Непривычная рыбная пища плохо грела крестьян, они мерзли, и дух их падал, они робели и не решались на далекие путешествия в тайгу, чтобы добыть себе мехов и мяса. Быстро сказалась скудность привезенных с собой запасов. Хлеба уходило много, а покупать его было негде. Сознание оторванности от всего мира угнетало переселенцев. В свободное время или в непогоду они собирались в землянках и толковали о своих делах.

И Егора день-деньской одолевали невеселые думы. Правда, он находил себе работу и без дела не сидел, но на душе его было тяжко. Впрочем, он знал, что хоть камни с неба вались, а он должен здесь окорениться.

Как-то раз сидел Егор у окошка и подшивал бродень, когда в землянку вбежала запыхавшаяся бабка Дарья.

- Иди-ка, Егор, бельговские торговцы приехали! - воскликнула она.

- Какие еще торговцы? - недоуменно глянул Егор. - Откуда взялись?

- Иди, говорят тебе, живо! Китайцы на собаках муку привезли да синее, бязь, что ли...

- На какие вши покупать-то станем? - покачал головой Егор и отложил бродень на лавку.

- Федор сговорился с ними в долг. Сказывают, уж на тот год осенью расчет делать будем. Ступай живей!

Кузнецов вышел из землянки. На снегу под бугром, у барабановского жилья, стояли две собачьи упряжки. Двое торговцев, одетых в мохнатые ушастые шапки и в широкие черные шубы на длинношерстном белом меху, возились подле длинных нарт. Рослый работник развязывал веревки, разгружал тюки и таскал их в землянку к Федору, а другой - сухощавый и подвижной укладывал собак на снег и разбирал запутавшиеся постромки. Ватага неуклюжих ребятишек, похожих в своей тяжелой одежде на маленьких мужичков, с любопытством наблюдала за ними.

Это приехал Гао Да-пу - хозяин бельговской лавки, решивший ссудить новоприбывших переселенцев товарами. Мылкинские гольды донесли ему, что переселенцы, живущие на Додьге, пробуют заниматься охотой, и купец решил поторговать с ними.

Торг происходил в землянке. Торговцы скинули свои шубы и остались в синих запачканных стеганых штанах и кофтах. Они уселись на корточки на полу и раскладывали посреди землянки дабу, сарпинку, нитки и разные безделушки. В углу на курятнике лежало несколько длинных и узких мешков с мукой.

- Ну, хозяин, как на новом месте поживаешь? - весело спрашивал Гао Да-пу. В умных карих глазах его была настороженность. Бегло, но со вниманием оглядывал он собравшихся в землянке переселенцев. - А-а, Федора, Федора! Знакома имя! Почему старое место бросил? Наверно, там земли мало, на новые места надо ходить, там помещики есть, тут нету? Моя дома тоже помещик есть, земли мало, там шибко худа жили.

Гао слыхал, что переселенцы уходят со старых мест из-за малоземелья и помещиков. Он знал, о чем надо говорить, чтобы расположить к себе новоселов.

- Наша дома совсем худо, наша папка своя стара китайская Расея бросил, на новое место ушел... Своя Расея давно не видала. Ну как, паря Федора, откудова твоя ходи, какой города пришела, какой деревня, какой твоя города фамилья? Че тебе пермяка? Ребята, все сюда таскай! Как не боиза! Шибко далеко ходи! - восклицал китаец и, ворочая белками, ловил малейшее движение окружающих. - Это, однако, твоя товарища, - кивнул он на Егора. - Одна компания, на одном баркасе ходи. Там, Расея, ваша одна деревня жили или разна?

"Да, вот это китаец так китаец!" - подумал Егор.

Он лишний раз убедился, что китайцы - народ живой, это заметил он еще летом, проплывая по границе.

Но там он видел китайцев-тружеников крестьян и рыбаков, а этот был богач, ловкий мужик - с ним надо было держать ухо востро. Он и по-русски говорил так, что заслушаешься.

- Моя на китайска сторона жить не хочу. Русские самые хорошие люди! У меня только коса китайская, а сам я настоящий русский! Только по-русски писать не могу! Как узнаю, где приехали русские, сразу еду помогать. А китайцев моя не любит. Губернатор Муравьев мне тут велел торговать, всем сказал, что меня обижать нельзя! - строго оглядел мужиков торгаш. - Моя имя русское - Ванька Гао Да-пу.

Однако голодным мужикам было не до рассуждений.

- Ну, а мука у тебя почем? - спросил Кузнецов.

- Мука? Мука, скажем, совсем даром: два рубля восемьдесят копеек.

- А ну, открывай мешок-то!

- О, смотри! - воскликнул торговец, распуская жестокое и сухое лицо в улыбку. - Хорошая мука, белая-белая мука, будет вкусный хлебушка.

Он протянул Егору горсть муки.

- Пшеничная, что ль? Чего-то не пойму.

- Я в Благовещенске такую видал, - проговорил Тимошка Силин, - она с горохом, что ли, не знаю. Кешка сказывал, хлеб из нее черствеет скоро.

- А это что такое? - спросил Пахом, указывая на черную палку, торчащую в мешке.

- Это такой угли, - ответил торговец, - чтобы мука сухой была.

- Ты пошто такую цену ломишь? - вдруг заговорил, поднимаясь с лавки, желтый и тощий дед Кондрат. - Виданное ли дело, родимые, - обратился он к мужикам, - мука с горохом чуть ли не по три рубля!

- Чего кричишь? Чего напрасно? - с горькой обидой в голосе накинулся торгаш на деда. - Зачем говори три? Два восемьдесят! Кушать не хочешь - не покупай! Весной такая мука десять рублей будет. Эту муку сегодня не купишь - не надо! Моя уезжай! А весна придет - тебе хлеба нету. Тебе весной пропади, умирай, а моя другой раз сюда ходи не хочу.

- Да ты хоть маленько уступи, - подговаривался Барабанов. - Мы бы тогда у тебя всю муку забрали.

- Уступи, уступи! - передразнил Гао. - Эта мука настояща цена три рубля. Моя и так убыток торгуй. Покупай! - кричал торговец, вскакивая на ноги. - Знакомы станем! - Он хлопнул Барабанова по плечу, видно подражая русским купчикам, стараясь принять вид залихватский и развязный. - Тебе чего надо - у меня в лавке все есть. Вали ходи, все бери, какой товар есть - все продаю! Моя сам собаки запрягай, таскай сюда. Тебе соболь убивай, лиса лови, моя шкурка бери - расчете станем. Потом опять долг-бери.

Федор достал из темного угла несколько беличьих шкурок и лису-сиводушку.

- Белка - какой зверь! - пренебрежительно отозвался торгаш, рассматривая шкурки. - Соболь - хорошо!

- Это ты зря говоришь: белка - хороший зверек, - пытался вразумить торговца Пахом. - В Расее-то самый ходовой мех.

- Конечно, белку могу купить, помогай хочу, - подмигнул китаец Федору и передал беличьи шкурки своему работнику, а сам стал смотреть лису, поглаживая ее, дуя на мех и переламывая шкурку.

Рослый работник повертел беличьи шкурки в руках и передал их обратно своему хозяину, что-то буркнув потихоньку.

- Самая хорошая белка - десять копеек, а такая белка - пять копеек, с горячностью проговорил Гао. - Такую белку только русский купец летом на баркасе покупает. Наша такой товар шибко не надо, мало-мало надо. Белок невыгодно торгуй, тебе невыгодно такой зверь стреляй. Белка много убей, а товар получи мало. Все равно ничего нету. А тебе один соболь поймай деньги есть, товар есть...

Тем временем и лиса и белки снова попали в большие руки рослого китайца, и тот упрятал их в мешок.

- Ты хороший человек, - хвалил торговец Барабанова. - Моя не боится тебе в долг давать. Тебе соболя поймай - моя разный товар давай, тебе наша мука кушай, шибко сильный будешь, потом лучок сделаешь, тайга пойдешь, всяка - разный зверь убей.

Худой соболь ты поймай - моя два рубли плати, хороса соболь - три рубли, шибко-шибко хороса, паря, моя пять рублей не жалей. Товар всякий бери, водка покупай - гуляй, - соблазнял он мужиков.

- Ну, а лису как же ты ценишь? - спросил Федор, недовольный тем, что китайцы забрали меха, не спросив его согласия.

- Это лиса ничего. Хороса лиса. Такой шкурка можно покупай, - и китаец назначил сходную цену.

Бормотовы принесли торговцу беличьи меха и шкурку кабарги. Пахом был упорней Федора и спорил до седьмого пота.

Егор продал свою красную лису.

Долго торговались мужики с купцами; наконец те уступили, и крестьяне забрали у них всю муку и несколько отрезов бумажной материи, обещая отдать долг к весне мехами либо к осени деньгами.

В разгар торга в землянке появился Бердышов, только что вернувшийся с охоты.

- Ваня, дорогой, старый знакомый! - кинулся к нему Гао Да-пу. - Давно не видались, шибко давно!

- Э-э, здорово, Ваня! - отвечал Бердышов. - Ну, как торгуешь? Муку продал?

- Продал, все продал. Тебе чего надо, какой товар? Почему давно в нашу деревню не ходил? Тятька Гришка, однако, сильно скучай. Ангу давно не видел. Папку худо забывать.

Иван вынул из-за пазухи сморщенную соболиную шкурку.

- А ну-ка, глянь!

- Лучком стрелял?

- Самострелом!

- Анга тоже в тайгу ходит?

- Конечно, Анга тоже.

Китайцы вывернули шкурку, тщательно осмотрели ее, передавая из рук в руки и обмениваясь короткими замечаниями.

- Шкурку сам снимал? - спросил торговец Бердышова. - Зачем шкурку сломал? - сердился Гао Да-пу, обнаружив, что соболь попорчен ножом. - Сам не умеешь снимать, спроси Ангу.

Это была обида - посылать охотника к бабе учиться, но Иван лишь посмеялся.

Егор знал: торговцам привычно обижать народ. Уж торгаши наглые, зато им время от времени и достается. В России то им красного петуха пустят, то прибьют насмерть. За долгие годы страдания люди с ними расплачиваются.

- Ну, а вот это как? - вынул Иван из-за пазухи еще одного соболя, вывернутого мездрой вверх.

- Это хороший! - воскликнул довольный Гао и принялся уговаривать Ивана Карпыча купить жене стеклянных бус, морских ракушек или цветного ситцу. - Твоя баба молодая, ей русскую рубаху шить надо. Ангу надо русской бабой сделать, юбку надо, сарафан. Тебе деньги не жалей.

Бердышов все же не стал покупать материю, потому что у Гао была лишь плохая сарпинка и синяя китайская даба. Он уговорился, что лавочник приготовит ему к рождеству муки и двадцать локтей русского ситца.

- А спирту надо?

- Спирту? - Иван нахмурился, помолчал и, вдруг засмеявшись, ответил: - Что же, давай и спирту. Сдохнуть с тобой! Да уже заодно и ящичек пороху - вот и сочтемся, там за тобой еще за старые меха оставалось, спирту-то надо...

Иван как-то странно посмеивался. Но в чем тут могло быть надувательство - Егор в толк не брал.

Агафья приготовила торговцам угощение. Они попили кирпичного чайку и стали собираться в обратный путь. Гао Да-пу сложил соболей в мешок. Рослый работник вынес остатки товаров из землянки и погрузил их на нарты.

За два-три часа, проведенные среди переселенцев, для Гао Да-пу стало очевидным, что они живут бедно и голодно.

Он заметил их оживление, когда они увидели мешки с мукой. Нюхом торгаша он чуял, что тут ему будет пожива, и он стремился затеять с ними торговлю и ввести их в долги.

Гао был уверен, что со временем переселенцы обживутся и так же, как и в других посельях, станут поставлять дрова для пароходов, возить почту и охотничать, тем самым добывать деньги. Впрочем, он рисковал. Каждую весну вновь прибывшие переселенцы повально болели цингой. Многие умирали, а сородичи их, оставшиеся в живых, медленно возвращали долги. Как понимал Гао, цинга должна была к весне появиться и на Додьге, но он не боялся.

Он помнил, что торговля - риск, и старался раздать побольше товара всем мужикам, надеясь с тех, кто останется в живых, взыскать убытки.

- Эй, старик! - обратился китаец к Егору, которого по бороде принял за старика. - Тебе ружье надо, нет ли?

- Ружье-то? Что ж, надо, надо. А у тебя есть, что ль?

- Одна штука есть, - китаец поднял кверху указательный палец. - Моя сам не шибко надо, моя уступи могу.

- Его охота ходи нету, - заговорил другой китаец, показывая на хозяина.

- Моя торгуй, моя тайга не ходи, стреляй не надо.

- У тебя ведь фитильные ружья-то, зачем они сдались? - заговорил Бердышов. - Нет, братка, мы себе ружье летом на баркасе возьмем.

- Ну, ничего, - без сожаления отступился китаец от своего намерения продать старое ружье. - Моя другой товар есть, че надо, говори: порох, свинец, крупа, мука, халаты.

Лежавшие собаки, видя, что сборы закончены, зашевелились. Первым поднялся вожак, а за ним и вся упряжка.

Торговцы попрощались с мужиками. Гао, закутавшись в шубу, сел на заднюю нарту. Его работник потянул переднюю нарту, пробежал вместе с упряжкой несколько шагов и, когда псы разошлись, прыгнул на нарту на мешки с товарами.

- Беда этот китаец-торгован! - промолвил Бердышов, кивая вслед Гао Да-пу. - Всякое барахло норовит насовать. Вишь ты, фитильное ружье хотел сбыть. Хитрый же! Ему зимой-то раздолье - один он тут по всей округе. Муку он нынче подходяще* оценил.

_______________

* П о д х о д я щ е - то есть дорого.

- Политичный же этот китаец! - покачал головой Федор. - Почище другого писаря!

- Помещика поминал! - горько усмехнулся дед Кондрат.

Собаки мчались вдоль берега, нарты быстро удалялись. С Амура несся жесткий ледяной ветер. Солнце склонилось за дальние сопки, тайга, красная от заката, раскинулась вокруг.

- Ну, слава богу, теперь с мукой! - с облегчением вымолвила бабка Дарья, когда Егор притащил мешок в землянку.

- Уж теперь настряпаю, - говорила Наталья. - Пирогов напеку. Ягода-то наморожена у меня, ягодного-то пирожка. Отмучились, ребята! Слава богу, теперь молоть зерна не надо!

Зерно оставалось для посева. Все благодарили в душе китайцев. Радовались и дети и взрослые.

"Теперь бы мне кстати поймать чернобурку, - подумал Егор. - Купили бы у торговца еще муки и на одежду".

Егор стал собираться на охоту.

"Эка он разохотился!" - думал Кондрат.

- Видишь, лавочник-то сказал мне, что надо, мол, зверя ловить... заметил Егор.

Приезд китайца не только облегчил Егору жизнь, но и оживил переселенцев. Оказывается, и тут есть народ бойкий, торговый, оборотистый. - Наторговались, родимцы! - бормотал дед. - Теперь в долгу как в шелку.

Дверь вздрогнула от порыва ветра, и в землянку клубящимся паром ворвался мороз.