Я... вспомнил о девушках минувших дней... когда, пользуясь милостями неба... я носил дорогие... халаты и белые шелковые штаны, сладко пил и сытно ел.

Цао Сюэ-Цинъ, «Сон в Красном Тереме»

Между кафедрой и черной доской, какие бывают в колледжах, стоял белокурый молодой человек с добродушным лицом без бороды и без усов. Произнеся фразу на китайском, с характерными интонациями, похожими на повизгивания, он дважды мелко и быстро шагнул на своих длинных ногах к доске, написал иероглифы и тут же перевел тексты на английский, говоря со слабым американским акцентом и слегка ошибаясь.

Раздался первый сдержанный отклик симпатии и сочувствия небольшой аудитории, как бы выражалась готовность к чему-то более искреннему, чем отказ от настороженности.

В Гонконге не бывает концертов Берлиоза, итальянцев или исполнителей Шопена, сюда не приезжают ни Диккенс, ни Жорж Занд, здесь не бывает выставок Тернера; все интересы упираются в барыши от коммерческого просвещения Срединной Империи, в судоходство, игру в крикет и в рысистые бега. Но жители Гонконга не лишены жажды к знаниям и высших потребностей. Здесь есть свои художники. Коммодор Эллиот писал когда-то картины. Эллиот был отсюда удален, поэтому его произведения не выставлялись в Гонконге. Картины Эллиота оказались в коллекциях соседнего Макао! Португальцы поместили некоторые из них в свою галерею. Так и в Гонконге самый большой художественный талант, как и всюду в хорошем обществе, был изгнан!

«Китай – это сундук со старой рухлядью! – снова вспомнились суждения Ивана Александровича Гончарова. – Давно пора европейцам подорвать порохом крышку у этого сундука, освежить все, проветрить...»

Алексей находился среди тех, кто эту крышку подрывал. Здешнее Азиатское общество изучает жизнь Китая кропотливо, тщательно, как обычно в провинции, где таланты направляют свою силу не столько вширь, как в глубь явлений и где превыше всего ценится подлинность знаний. А за проливом, как за межой, угадывается великий Китай с его просторами, неистощимыми жизнетворными силами, с его древней литературой, философией и наукой, с его современным клокотом восстаний. Туда проникали католические миссионеры. Оттуда вырывались яркие личности компрадоров, гении коммерции и авантюризма, морские бродяги под пиратским флагом.

И вот со знанием тайны тайн из глубины глубин закрытой страны «небесных» пришел молодой ученый, преданный враждебному стану царя и своей ортодоксальной греческой вере. Он явился странно, как ниспосланный свыше, заброшенный судьбой и морскими ветрами, и буквально затоплял родственную ему по духу ученую аудиторию изобилием точных знаний, особенно когда стал на все вопросы давать достоверные ответы на китайском и на английском. «Вы жили в Пекине?», «Вы бывали при дворе Сына Неба?», «В запретном городе?», «В летнем загородном дворце?», «Кто был вашим учителем китайского?».

Осип Антонович и его товарищи, сидевшие среди слушателей, почувствовали, что произошел новый взрыв интереса – к политической жизни в Китае, к личности богдыхана, к устройству и деятельности правительства и государственных учреждений.

Гошкевич рассказывал о летнем загородном дворце, куда богдыхан со своим двором переезжал из города ранней весной, когда на горах, видимых с окраин Пекина, еще не сходит снег. Он начертил на доске планы галерей, в которых, как по коридорам, у обеих стен сидят чиновники. Непрерывно подъезжают конные курьеры. Здесь же перед дворцом, перед воротами – базар, торговля горячими яствами. Чиновники выбегают из дворца, наскоро едят... Во внутреннем дворе два высших учреждения: маньчжурское и китайское отделения правительства. У входа в галерею, ведущую в палаты богдыхана, стоит толпа телохранителей, из которых один выбирается гигантского роста и очень зорко оглядывает каждого входящего. И при всем этом множестве охраняющих, размещенных внутри и вокруг дворца, случается, что неподалеку от дворца на большой дороге разбойники грабят и даже убивают купцов.

По вопросам почувствовалось, что англичане многое знают о государственных учреждениях в Китае, об устройстве финансового ведомства. Знают о жене богдыхана монголке. О том, что монголы в почете.

Гошкевич отвечал, помня, что не должен открывать все, что знает про тяжкие распри в соседнем и дружественном для России Срединном государстве. Правление маньчжур, конечно, шло к упадку, но не его дело глумиться над богдыханом и его двором или выставлять напоказ раны Китая. Раны его еще придется, может быть, нам лечить.

Рослый лысый господин с высоким лбом и щетинистыми усами с оттенком иронии приглядывался к Осипу Антоновичу, словно признавал в нем своего старого знакомого или человека, которого ждал.

Англичане, конечно, хотят все знать, рвутся вперед, упорно и терпеливо добиваются права торговать в Китае и держать свое посольство в Пекине и не отступятся, чего бы это им ни стоило. На юге Китая, еще не имея права входить в глубь страны, создали с помощью всех «спасающих наций» мощную сферу своего влияния, как бы другой центр бурной жизни, увлекающей самих китайцев и уравновешивающей влияние Пекина.

Осип Антонович сказал, что в летнем дворце он видел прекрасное оружие английской выделки, в том числе современное нарезное. Также вазы севрского фарфора, про которые было сказано, что это подарок богдыхану от королевы Великобритании.

«Что значит «подарок»? Наверно, они сказали вам «дань»? Каким образом эти вещи могли попасть во дворец? Когда и как, по мнению мандаринов, королева принесла «дань»?»

Какие-то темные международные дела! Кто и за какие выгоды сделал от имени королевы подобное подношение? Как знать! Может быть, кто-то из знаменитых губернаторов Индии или купцы, торгующие «западной грязью»? А может быть, могущественный широкоплечий господин с щетинистыми усами? Что-то подобное могло быть! Новости, оживляющие воображение, утверждают во мнении, что путь спасения выбран верный. Французский фарфор и нарезное оружие в Летнем дворце! Следует со временем открыть эти залежи, прочесть китайские архивы и все изучить.

«Что представляет собой Запретный город?», «Размеры зданий?», «Характер архитектуры?». Отвечающий не мог бы так отвечать, если бы не был всюду сам. Каждый вопрос означал: «Вы там были?»

Многие стороны обыденной и политической жизни Китая гонконгские англичане знали гораздо лучше Гошкевича: банковское дело, кредитные товарищества, корпорации, способы торговли, преступный мир и мошенничество чиновников, морскую коммерцию. Но Гошкевич отвечал на вопросы о том, про что все «нации, спасающие Китай» хотели знать: о жизни в столице.

Война русских на Амуре в XVII веке с только что взошедшими на престол Китая маньчжурами, еще не была войной с Китаем, как объяснил Гошкевич. Он сказал об истории возникновения прославленной миссии в Пекине и о ее пастве. В XVII веке первое столкновение под Албазином... впоследствии была учреждена в Пекине миссия для русских пленных, уведенных туда. Со временем там возникла школа русских синологов...

Высокая барышня в кружевной блузке сидела в первом ряду, рядом с пустым креслом. Конечно, эта девица – за эмансипацию, будущая общественная деятельница.

Но свой восторг она адресовала не ученому педантизму молодого теолога, она не обращала на него никакого внимания. Ее юные синие глаза стремились к довольно элегантному и приятному офицеру, единственному из гостей Общества, кто вошел как пленный в изношенном мундире. У него благородное и чистое лицо, и он с такой гордой добротой и вниманием слушал доклад своего товарища! Глупо, смешно, ограниченно и бесстыдно к глупой войне добавлять собственные глупости и придавать значение политике, когда есть мгновения, вызывающие в душе что-то гораздо более возвышенное. Она не ошибалась, ее зоркий ум все видел. Ученый доклад его товарища – это зеркало его интересов, но само зеркало не имеет, конечно, ничего общего с богатством чувств и величием того, кого оно отражает...

...Сэр Джон Боуринг опоздал. Он подъехал на лошади с гибкой длинной шеей, на которой красиво лежала золотистая расчесанная грива, и, отдав поводья одному из верховых в красном мундире, спрыгнул с седла и вошел в подъезд двухэтажного особняка Клуба наций, спасающих Китай. Мельком осмотрел большой зал Общества и сел в свое свободное кресло рядом с дочерью. Доклад еще не закончился, докладчика перебивали вопросами. Сэр Джон опоздал настолько, что, войдя, сразу понял, что тут произошло. Он пришел не зря!

Гошкевич, как показалось ему, сам походил на англичанина, слепо увлеченного идеей. Кажется тщательно подготовлен. Очень похож на знакомого хранителя из Британского музея. Приводит только точные факты. Ссылается на изданные труды, сочинения и карты. Доклад, кажется, не был скучен.

Члены Азиатского общества изучают колонию, ее географию, гидрографию, историю, этнографию, археологию, разыскивают памятники архитектуры и старины. Изучают китайский язык, историю страны, литературу. Издают миссионерскую и научную литературу на английском и китайском и распространяют ее. Усилиями губернатора и его добровольных сподвижников в Лондон отправлен учиться медицине молодой китаец. В Гонконге дочерью сэра Джона открывается школа для китайских детей, в одной из церквей служит обращенный в христианство китаец, есть госпиталь с палатами для китайцев, хотя тысячи их мрут от эпидемий на лодках и в трущобах. В Сити-холл, где у Азиатского общества есть помещение из двух комнат, в которых хранятся коллекции и карты, находится научная библиотека и довольно большое собрание английских рукописей о Китае и Индии. Сэр Джон передал туда несколько документов из Управления колонией, китайские книги и рукописи. У Общества своя типография.

По залу прошел энергичный шепот одобрения, когда Гошкевич начал читать на китайском тексты из евангелия, переведенного в Пекине православными миссионерами.

Сегодня много желающих послушать, поэтому собрание проходит в клубе. Тут вооруженные редакторы обеих газет со своими телохранителями, знаменитые звезды опиоторговли и рядовые коммерсанты. Офицер генерального штаба в штатском, милитери интеллидженс^[40], как именуется род его служебных занятий. Прибыл в Гонконг из Лондона с началом войны. Обычно молчит и этим напоминает серьезного ученого, знает китайский. Сэру Джону известно, что молодой офицер еще не привык здесь, не представляет местных условий, военный чиновник, еще не приобрел колониального блеска.

^[40]Служба по сбору военной информации о противнике.

Раздались общие дружные аплодисменты. Докладчик прошел на место, чувствуя свой успех и избыток энергии, сел, закинув ногу на ногу, но тут же, вспомнив о приличии, переменил позу, скромно поджал ноги.

Сэр Джон Боуринг недавно прибыл из Сиама, где подписывал трактат о мире, дружбе и торговле. Возвратившись, он увидел, что здесь утекло много воды. Кое-что было неожиданным для губернатора.

Поднялся высокий лысый господин с щетинистыми усами и в безукоризненном костюме с атласом на лацканах.

– Ваше превосходительство губернатор сэр Джон Боуринг! Господин председатель! Уважаемые леди и джентльмены! Я выслушал доклад господина Гошкевича, изложенный на английском и на китайском, с большим удовольствием и выражаю вам, господин Гошкевич, чувство признательности и полагаю, что со мной будут согласны!

Снова раздались дружные аплодисменты.

Сухими цифрами и цитатами на китайском из евангелия разжег их Осип Антонович сильней, кажется, чем итальянский тенор петербургских меломанок. Сибирцев вслушивался, но понимал плохо. Тогда он воодушевлялся собственными мыслями о происходящем, и по его виду можно было понять, как он счастлив и горд за товарища.

– Леди и джентльмены! – продолжал господин с огромным лысым черепом. – Ортодоксальная церковь во многом подает пример, осуществив перевод всех частей библии, а также молитв. Труды достопочтенного отца Иакинфа, о которых упоминал господин Гошкевич, до сих пор были недостаточно известны, и этот пробел восполнен сегодня со всей быстротой и энергией.

– Ваше превосходительство! – почтительно обратился оратор. – Достопочтенный и глубокоуважаемый сэр Джон Боурин! Не так давно мы имели честь читать в третьем номере «Ученых записок» патриотическую статью о деятельности русской ортодоксальной миссии в Китае. При этом мы узнали, что русским священникам, приезжающим в Пекин, запрещено общаться с китайцами, а также изучать их язык на том основании, что петербургское правительство не желает общения своих подданных с другими народами. Выслушав доклад господина Гошкевича, частично прочитанный на китайском, я с большим удовольствием убедился в несостоятельности мнения, изложенного в вышеупомянутой статье. Как и вы, ваше превосходительство, я рад, что рассеиваются предвзятые представления о бездеятельности русских ученых, основанные лишь на ошибочной информации и наших собственных предрассудках. Как специалист по китайскому языку, я отлично понимаю достоверность, совершенство и законченность познаний многоуважаемого господина Гошкевича.

Опять аплодисменты. И это при Боуринге. У нас любой губернатор стер бы в порошок за такие речи. До седьмого колена ели бы и корили потомков такого критика. А тут губернатор бровью не повел. Мало того, сэр Джон встал, с улыбкой поблагодарил оратора и под аплодисменты сказал, что ему приятно видеть господина Гошкевича и воспользоваться знакомством с ним, чтобы составить более точное и отчетливое представление о предмете, которому был посвящен доклад.

– Скрытием истины не достигается цель! – под новый взрыв аплодисментов заключил сэр Джон.

Он подошел к вскочившему Гошкевичу и пожал ему руку.

– Спасибо! Благодарю вас! – сказал он по-русски.

– Благодарю вас! – горячо воскликнул Гошкевич.

Члены Общества стали подходить к Осипу Антоновичу, а потом к Сибирцеву, Шиллингу, мичману Михайлову.

Это, право, только у англичан может быть. Воюют с Россией – и на тебе, при этом слушают доклад. У нас бы сказали: «Да вы что? Врагу на руку играете? Какая там истина! В Шлиссельбург хотите угодить с подобными истинами во время войны?»

Джентльмен, объявивший себя ученым специалистом китайского языка, как уже знал Алеша, был не кто иной, как сам Джордин, купец, совладелец крупнейшей торговой фирмы «Джордин и Матисон», которая, как говорят, торговала с Китаем еще в прошлом веке, возя опиум из Индии, и имела всегда не только коммерческий, но свой военный флот. Сэру Джону будущий свояк, сват, кум... Как это по-английски? Китайцы довольно метко прозвали Джордина – Железноголовая Старая Крыса. Гошкевич представил сэру Джону своих товарищей-офицеров. Боуринг не подавал руки. Представил свою дочь. Известно, что она автор статей о нравственности и религии китайского народа, напечатанных в «Известиях Лондонского Королевского Географического общества».

К Алексею подошла юная леди со свежим, миловидным лицом и, протянув ему мужественную руку, сказала:

– Энн Боуринг. Вы говорите по-английски?

– A little^[41]! Алексей Сибирцев! – представился он.

^[41]Немного.

Энн уверена в своей репутации и держится независимо.

– Я желаю поблагодарить вас. Я восхищена прочитанным докладом. «Алексей» – это ваше христианское имя?

– Да.

– А ваше имя в семье? Как звали вас в детстве?

Сибирцев ответил.

– Благодарю вас. Мы будем друзьями? – спросила она, выходя с Алексеем из здания клуба на жару, и взглянула настороженно. Он не успел ответить. – Вы ездите верхом?

– Да.

– Идемте на мою конюшню. Выберете лошадь. Вы не откажете мне, если я предложу покататься вместе?

«Но я пленный!» – мог бы ответить Алексей. «Какие глупости! – готова была возразить Энн со всей решительностью. – К чему такие предрассудки!»