Тимоха Силин, моргая, уставился на Улугушку, который, сидя у тычин с горохом, пытался приладить отпаявшуюся дужку чайника. Мужик сдвинул картуз на лоб и стал почесывать шею. Улугушке показалось, что гость подсмеивается. Он встал, размахнулся и швырнул чайник так, что тот загремел и покатился по траве.

Улугу сорвал немного стручков гороха, дал гостю горсть и сам стал жевать.

– Раньше в котле кипятили… Лучше было! – сказал он.

– Конечно, разве можно сравнить! Котел чугунный! А этих чайников ты можешь хоть нынче купить дюжину.

– Конечно! – ответил Улугу. – Такая дрянь.

– У нас на Урале кунганы чугунные делают, можешь заказать, и тебе выпишут по почте от фирмы и привезут… Поклонятся еще! Знаешь, за деньги все можно. Народ продажный… И теперь дель продают для неводов. Ох, крепкая!

– А у тебя табак есть? – спросил Улугу.

Мужик протянул приятелю толстый кисет.

– Табак можешь брать тюками.

– А водки?

– Про водку что говорить… Галдафу без ханьшина не оставит. Нальет тебя каждый день хоть до ушей.

– Конесно! – ответил Улугу. – Это бы сцястье!

– Лодку новую ты хотел купить?

– До рыбалки есть еще время, старую починю. А то попы заставят на них рыбачить: дырявая лодка лучше.

Вдали, под ровным еловым лесом, поблескивали маковки церкви, звонницы и железная крыша школьного пансиона.

– Зачем тебе старая лодка, купи себе самую лучшую!

– Черт не знает! – Улугу покарябал голову и посмотрел в глаза гостю.

Все эти разговоры начинали его занимать. Улугу смелый, удалой и предприимчивый человек.

– Поедем к Егору, если мне не веришь. Егор еще не врал и не обманывал никогда.

Улугу пошел к берестяному балагану. Вышла его жена, одетая в шелковый новенький халат с вышивкой и в желтые обутки с загнутыми носами.

Улугу зашел в летник, надел короткий халат, перепоясался, сунул за пазуху нужные вещи и трубку, надел шляпу и, не прощаясь с женой, пошел на берег. Потом он вернулся, через некоторое время что-то загремело. Улугу пришел запыхавшись, сел в лодку.

– Ты не в бабу ли чайником запустил? – спросил Тимоха.

– Куда держишь? – заорал Улугу на мужика. Гольд поднял со дна лодки кормовое весло и стал править. – Че, не умеешь грести, так не берись!

Вечером при свете керосиновой лампы мужик и Улугу ужинали в избе Силиных.

– Теперь веришь?

– Да. А когда ты хочешь идти?

– В воскресенье.

– Надолго?

– На все лето. До ледостава.

Улугу наморщил лоб. Он быстро спросил:

– А рыбалка? А тебе хлеб надо убирать?

– Какой хлеб? Какая рыбалка! У меня сын взрослый… А Фекла зачем? Я ее держу строже, чем ты свою…

– Ну, ну, не вянькай, – отозвалась откуда-то из полутьмы жена.

– Ты-ы, кляча! – отвечал муж. – Егор еще всего не скажет. Мы сами проверим. Он привез мешок, как картошка самородки. А есть как тыква. Этого он не покажет, хоть и честный… А есть как тыква. Ну, немного меньше… Слышал, Егор сам говорит – поезжайте, а то чужие туда все равно нагрянут.

– И не рыбачить?

– Ты же хозяин! Молодые парни наловят для тебя. Вернешься, водкой их угостишь, и они удовольствуются. Ты же их произвел, а они ленятся.

– А огород?

– Ну, на черта тебе огород? Это все Егор справедливостью хвалится, его выдумки. Да я бы на твоем месте вообще кинул бы его.

– Ладно… Завтра поедем! – сказал Улугу.

– У меня лоток есть и бутарка разборная есть, и мы все возьмем.

– Нет, слушай, завтра я не успею. А че-то не понял, на какой речке. Ты узнай еще раз.

– Я доведу тебя. Я там бывал, однако, и место знаю. Я еще не подводил товарищей.

Егор и сам не знал названья речки, и Тимоха не знал. Улугу немного подумал. Жаль, конечно, что сам Егор не идет. Он подобрел, чувствуя, что дело стоящее.

– Ладно! – сказал гольд.

– Ден пять, самое большее – шесть, и дойдем…

– А как название речки?

– Ну, поверь мне… Я уж сколько раз сам спрашивал. Егор мне рисовал, как пройти, он же экспедицию водил. Да зачем тебе название? Я сказал – не ошибусь.

– Завтра не успеем, – сказал Улугу, подумав. – Давай день собираться, а послезавтра поплывем…

Улугу решил, что открыватели не хотят говорить ему название речки, чтобы он не проболтался. Улуг это даже понравилось.

За день ни Улугу, ни Тимоха сборов не закончили.

На третий день Улугу остался ночевать у Силиных. На рассвете, укладывая мясо и хлеб в мешок, Фекла вдруг так разревелась, что в испуге вскочили все дети, и старший сын спрыгнул с полатей.

– Эх, уж… – перевел он дух. – Вы-и… – Ему показалось, что родители ссорятся.

– Хлеба?-то, – плакала Фекла.

– Ты помни, как я велел! – грозно сказал Тиоха.

– Будто я раньше без тебя не справлялась! Какой толк-то от тебя! – сквозь слезы говорила женщина. – Иди уж на свой прииск…

В предрассветном сумерке из серого дома вышли двое в серой одежде, с серыми лицами и с серыми мешками на плечах. Высокая женщина в платке долго провожала взглядом их лодку.

Ветер дул снизу, и волны шли злые и шумные и обламывали пласты глины на островах, когда на пятый день своего плаванья путники, натянув палатку, отогревались и сушились на берегу узкой протоки. На едва утоптанную и местами вырванную траву постелили сухие шкуры.

– Эта речка? – спрашивал Улугу.

– Наша?

– Да.

– Где?

– Во-он, где кедрач… Вон сопочка на устье.

– Нет, не эта…

Улугу удивлялся.

Не бывало случаев, чтобы кто-нибудь из мужиков показывал ему дорогу. Всегда Улугу сам всех водил. А на этот раз все получилось наоборот.

Два дня жили на острове среди мокрой, почти непроходимой травы. Ветер рвал листья с тальниковых деревьев, гнул мокрую чащу колосистых трав, бил по палатке дождем. Улугу и Тимошка не могли развести костра, не могли при такой буре наловить рыбы. Грязные волны гулко били в берег, и пена их закипала сплошь. Палатка очень маленькая, на острове березы нет, нельзя надрать бересты, чтобы сделать балаган и укрыться.

Путники, сидя на корточках, на маленьком сухом пространстве, на сохачьих шкурах, драли и грызли сухую юколу с сухарями. Продрогнув до костей, разводили маленький огонек в палатке, курили трубки, собаки жались к хозяевам. Дым ел глаза людей и собак. В такой шторм нечего и думать о том, чтобы уплыть куда-нибудь или перебраться на другое место. Не хотелось даже разговаривать.

Ложились на шкуры, прижавшись друг к другу. Собаки сразу радовались, укладываясь по краям. Ночью начало рвать палатку, лопнула веревка, поднялось полотнище, и вмиг ливнем залило все. Едва успели схватить край палатки. Двойное полотнище стало промокать. Волны подбегали все ближе, вода в реке прибывала. В кромешной тьме перетащили лодку поближе к палатке. Видели только, как зловещая белизна бурунов забегает теперь в самые тальники.

Лечь на мокрые шкуры нельзя. Спали сидя. Улугушка все курил и грел руки о трубку.

После затяжки засыпал ненадолго, потом начинал дрожать, с трудом просыпался, высекал огонек, подносил его к трубке и снова засыпал. Вдруг он страшно закричал и схватил спавшего на корточках Тимоху за горло.

– Отдай! Куда берешь?

Силин схватил его за руки, обезумев от страха.

– Что с тобой?

– Ты кремень зачем бросил? – спросил Улугушка, глядя мутно и зло. – Мы умрем…

– Я не трогал твоего кремня.

– Как ты не трогал? – Улугушка быстро, как человек, которого только что обворовали, ошупал себя, запустил руку за пазуху, тронул пояс. Все, что надо для высекании огня, было на месте.

– Дурак ты, сумасшедший! Дикарь! Чего тебе мерещится! Вот гляди, и спички у меня целы и сухие. Я же знаю, что такое без огня…

Тимоха показал железную коробку, где он хранил сернички.

– И огниво и трут – все есть.

«Он так еще ополоумеет и хватит меня когда-нибудь топором по башке! – подумал Силин. – Господи…»

– А где топор у тебя?

– Зачем тебе топор? – испугавшись, спросил Улугу.

Через некоторое время Силин толкнул его в плечо.

– Ты че?

– Че! А ты и меня напугал! Я теперь уснуть не могу… Слышишь, ветер стихает. Буря, наверное, кончается. Поэтому ты крепко и уснул и тебе во сне представилось.

Улугу все же казалось, что кто-то хотел у него выбросить его мешочек. На этот счет он знал многое такое, чего русский знать не мог. А если ему скажешь, то он будет насмехаться.

– Не спи, я тебе говорю, – снова толкнул его мужик.

– А че не спи?

– А тебе примерещится, ты потом меня…

Но Улугу так хотелось спать, что он свалился на мокрую шкуру и сразу захрапел. Одежда его намокла.

Утром ветер разогнал тучи, река была грязно-желтой, цвета разведенной глины для обмазки. Приятели обрадовались, решили ехать. Волны показались им маленькими. Но едва отошли от берега, как сильным ударом окатило их.

Лишь на другой день, высушившись и подкрепившись горячей ухой, добрались они до гладкого лугового острова, на котором не было ни единого куста и лесины. С лодки из-за острова при большой воде видна стала деревня Утес.

– Вот теперь пройдем это село и с левой руки будет протока. По ней идти до озера. Туда впадает речка. На ней Егор нашел золото.

Серые глаза Улугу, казалось, почернели от злости. Силин заметил, что другу что-то сильно не понравилось. Улугу ничего не сказал, но ему хотелось кричать, ругаться матерно, плевать в лицо мужику. Теперь бы он хватил его без жалости по голове. Но Улугу молчал, и это молчание было как пробка на пиве. Стоит чуть сдвинуть, как все прорвется.

Улугу направил лодку к берегу.

– Ты что? – удивился Силин.

– Я дальше не поеду.

– Почему? Что это ты? Окстись… Закури, хоть успокойся маненько…

Улугу взял у мужика его кисет, но, подумав, вдруг размахнулся и хлестнул им Тимоху по лицу.

– Ты что дерешься? Ты в уме? – испугался Тимоха. Его знобило, как в лихорадке.

– Иди к черту! – заорал Улугу. – Куда ты поехал! Это речка не Ух! Я думал, ты на речку Ух идешь!.. Это не Ух, а речка Уй или Хурх! Это по-гиляцки речка Хурх! Есть такой гиляк, его зовут Хурх. Он сюда ходил… И так назвали! Это, ой, худая речка. То она есть, то ее нет!.. Да! Это плохая речка, на нее нельзя подыматься в такой лодке. Надо четыре человека с шестами и надо не плоскодонку, а бат. На ней нет селений, никто там жить не хочет. Тьфу! Дурак! Дурак! – Улугу махнул рукой, отошел и присел на корточки, набивая трубку собственным маньчжурским табаком.

Силин подошел к нему скрепя сердце, постарался заговорить ласково. Но как ни просил Тимоха, как ни умолял, ни сердился, как ни сулил выгоды, Улугу отказался идти с ним на речку Уй наотрез.

– А ты прежде знал, что на этой речке золото?

– Нет, не знал. Если золото, так туда большой компанией надо идти. Это не ключ, а речка. На такую речку вдвоем не ходят. Там десять ден идти за перекаты надо, если вчетвером. А вдвоем – месяц! Ты сам говорил, Егор выше перекатов взял золото. Туда надо груз таскать…

Горько и стыдно стало Тимошке. Прожив столько лет здесь, оказался он бессильным, неумелым, как в первый год на новой земле.

– Пойдем в деревню и возьмем там продуктов. Мука у нас есть на месяц. Вон крышу видно на той стороне, это новая деревня Утес… Там еще возьмем на деньги.

Тимоха пошел к лодке. Улугу, казалось бы, покорно ступил через борт. Оттолкнувшись от берега, он сказал:

– Я там вылезу, за сопкой живут гиляки, я возьму лодку и пойду домой. А ты делай, че хочешь…

– Ты что же, сволочь ты этакая, товарища в беде бросаешь? – не выдержал Тимошка. Мокрая от пота бо-роденка его свалялась клочьями, и глаза как маленькие колючки или серебряные пятикопеечники с гербами надвинулись к лицу Улугу.

Силин вдруг обернулся и схватил весло.

– Убью тебя, заразу!

– Я сам тебя убью, дурак! – закричал У лугу, замахиваясь прави?лом.

Силин ударил, но Улугу ловко подставил свое весло. Из рук мужика упал в воду обломок весла, он ткнулся ко второму веслу, но Улугу вышиб его прежде, чем Силин успел замахнуться.

– Ты че, в уме? Куда мы с тобой без весел? – обиженно спросил Силин, которого безумная решимость спутника привела в себя.

– Ни черта! – ответил Улугу.

Течение пронесло их мимо Утеса. Пристали за сопкой к стойбищу и ночевали у гиляков. Тимоха купил два весла, и на другой день примиренные друзья пустились обратно.

Через два дня, с попутным ветром подымаясь вверх по реке, достигли острова, на котором жили двое суток в непогоду.

Нашли огнище от своего костра, место, где стояла палатка, порубленные тальники, истоптанная трава еще не поднялась как следует.

– Ты бы мне раньше сказал, какая речка, – говорил у костра Улугу. – Вот здесь есть протока, и дальше есть еще озеро, а с него есть переволок на речку Уй. Близко. Наверное, десять верст, и как раз попадешь на перекаты. А если идти от устья, то на такой лодке до них вдвоем надо полмесяца.

– Слушай, так, может, и пойдем здесь?

– Нет…

Утром Силин сказал:

– Знаешь, будь хорошим товарищем, покажи мне тропу, и я пойду один.

– А продукты?

– Продукты оставлю в тайге, вместе их зароем. А сколько могу, утащу на себе…

– Нет… Так не пойдет. Поедем вместе в деревню, тут недалеко живет мой дядя… Только про золото ему не говори, дядя хороший, но из-за золота убьет или утопить может.

В деревне купили Тимохе берестяную лодку, объяснив, что хотят по дороге охотиться на сохатых и бесшумно к ним подходить. Улугу проводил Силина к ключу, по которому можно подняться на низкий перевал.

Путь оказался короче, чем предполагал Силин, и в тот же день к вечеру глаза его увидели бурную реку, мчавшуюся к каменным перекатам. Тимоха спустил лодку и переправился на левый берег реки.

У Тимохи был в мешке с собой человеческий череп. Он нашел его нынче летом у себя на огороде. Чтобы припугнуть всякого, кто осмелился бы сюда приблизиться, Силин обломал мертвую талину и на белый ствол ее повесил череп. Следа не оставляя, прошел по воде и поднялся к месту ночлега. Там в чаще на берегу озерца величиной с лужу разбил палатку.

А Улугу плыл домой под парусом и думал: «Какие мужики жадные! Как золото любят! Плюешь им в морду и бьешь их веслом по башке, они все терпят, когда им важно только бы дорогу узнать, как до золота добраться! Вот какой лоча! Верно старики про них говорят, что они амба-лоча!»