Последняя высокая вода ушла по Мангму. Начался перелет птиц. В тайге стоят рябые лужи. На марях перепуталась желтая, поваленная ветрами трава. Там, где была пышная зеленая чаща смородинников и малинников, из серой земли торчат голые пучки лоз.
Лиственницы осыпают по ветру последние желтые иглы. В густой темной зелени елей краснеет рябина.
Тайга в багрянце и желтизне... Небо ясное, бледно-голубое, холодное. Дуют жестокие, сухие ветры.
Закончился ход осенней рыбы - давы, и вешала подле дома Удоги прогибаются от красных связок юколы... Свиньи и собаки сыты рыбой. В амбаре лежат вороха сухих кетовых пластин.
Целыми днями Дюбака и Ойга стучат в доме деревянными молоточками, выделывая рыбью кожу для пошивки одежды, парусов, мешков...
У народов Мангму наступает по осени новый год.
Охотники собираются в тайгу на промысел. На этот раз Уленда и Кальдука Маленький ушли с Падекой и Кальдукой Толстым за море, на остров Сахалин, туда, где прошлый раз зверовал с гиляками дед Падека и где, по его словам, много соболей.
А Удога и Чумбока до ледостава, как и прошлой осенью, промышляли близ Онда. Они знали на окрестных сопках соболиные норы.
Удога не пожелал плыть вместе с дядюшкой Улендой за море, он оттягивал разлуку с молодой женой.
Жаль было покинуть ее; только сыграли свадьбу, как пошла рыба; было много работы и днем и ночью, теперь рыбы наловили, и можно до ледостава побыть дома.
Этот год Удога уходил в тайгу, а думами был дома. Зверь таких охотников не любит и не идет к ним: в тайге надо думать только о промысле, а не о семье. Но что делать Удоге, если сердце его было неспокойно. Дюбака слишком хороша собой, чтобы, уходя из дому, не думать о ней. Не будь за Удогой такого большого долга, он бы ушел на промысел на всю зиму, но теперь он боялся, что хитрый Гао Цзо станет зазывать Дюбаку к себе и соблазнять ее подарками. Стари-ку она нравилась, это Удога заметил. Чего доброго, торгаш, пользуясь его отлучкой, заберет ее к себе на всю зиму. Защищать никто ее не станет, только к весне, к возвращению Удоги из тайги, лавочник отпустит ее. Гао Цзо всегда хвалил ее красоту... Все люди видели, как он затрясся на свадьбе, когда Дюбака поднесла ему араки...
Бывали случаи на Горюне и на Мангму, что Гао Цзо за долги отбирал у охотников молоде-ньких жен и дочерей. Девушек увозили в Китай, на продажу богатым людям, а женщин держали у себя в лавке до тех пор, пока мужья не отдавали долги...
Удога утешал себя, что Гао Цзо не посмеет так поступить с его женой. Ведь зима еще не прошла с тех пор, как он задолжал. Если бы окончился промысел и Удога не отдал бы долга, тогда Гао Цзо мог отобрать Дюбаку. Но пока не подошла весна - срок уплаты долга, торговец не смеет этого сделать. Так никогда не бывает.
Тяжело собираться на долгую зимнюю oxoтy с такими думами. А собираться пора. День ото дня погода становится холодней, на черной реке появились ледяные забереги, уже выпал первый снег, потемнели дубовые рощи, в тайге наст грохочет под ногами собак и охотников, а с Мангму несутся снежные вихри. Чумбока торопит брата:
- Уже все охотники ушли в тайгу, только мы всё не соберемся, а долг у нас больше всех. На какое счастье ты надеешься?
"Да, правда, - думает Удога, - уже все ушли... и дед Падека ушел вчера".
Жалко было Удоге расставаться со стариком. Деревня опустела, печально стоят на ветру глинобитные фанзы.
Чумбока уже более не помышлял убежать от брата. Он решил во что бы то ни стало помочь ему выбраться из долгов. Свою женитьбу он согласился отложить на будущий год. Он уговорил брата силой увезти дочь у Дохсо. Чумбока задумал на первое время после свадьбы уйти в горы, к знакомым удэгейцам, и жить там до тех пор, пока грех не простится. Чумбоку только беспокоит, как бы этой зимой Одаку не выдали замуж. Она ему сказала, что была просватана за старика с Амгуни, но жених не дождался свадьбы и умер, к ее радости. Но, пожалуй, если подвернется удобный случай, дядюшка Дохсо отдаст ее любому за хороший выкуп.
На брата Чумбока перестал обижаться. Жаль Удогу: у него большое горе, надо ему помочь... Чумбока верит, что настанет пора - и они с Удогой расплатятся с Гао. Тогда брат не пожалеет серебра и мехов, чтобы набрать торо для уплаты за Одаку. Может быть, тогда ее отец Дохсо согласится простить грех.
Чумбока понимает, почему брат неохотно собирается в тайгу на зиму... Все дело в Дюбаке.
Чумбока готовится пошаманить перед охотой. Он знает, кого и как надо просить, чтобы зверь ловился и чтобы дома все было благополучно.
"Постараюсь, чтобы удача была нам с братом", - решил он и велел варить последнюю горсть гороха для угощения Позя-ней.
С женой брата Чумбока поладил.
У Дюбаки были счастливые руки, ей удавалось всякое дело. Она привезла в дом богатое приданое: посуду, одежду и даже оружие и лыжи в подарок мужу.
Она была тихая и скромная, ни с кем не ссорилась и не сплетничала. С Удогой жила дружно, и это радовало Чумбоку, как будто счастье брата было его собственным.
От покойного отца Удоге и Чумбоке осталось русское ружье. Перед промыслом Удога пошел в лавку и попросил в долг пороху. Не хотелось Удоге лишний раз кланяться Гао Цзо, но пришлось - последний заряд выпалил из русского ружья Кальдука Маленький, когда дрались на Додьге с Бельды. А порох Удоге нужен: с ружьем скорей можно убить изюбра.
Удога помнит совет деда Падеки, - он мечтает пойти весной на юг и поискать пантача[*] с драгоценными молодыми кровянистыми рогами.
[*] Пантач - олень.
Гао Цзо сидел на своем красном коврике. Вангба принес ему чашку с какими-то зернами.
На кане около столика ходил большой черный петух. Как говорили ондинцы, петух этот походил на Гао Цзо и поэтому будто купец был особенно привязан к нему. У торговцев двое любимцев - петух и черный жирный кот.
Гао Цзо набрал в горсть зерна и стал кормить петуха. Удога опустился на колено. Торгаш пригласил его к столику. Парень не посмел отказаться и залез на теплый кан.
Петух наклевался досыта, попил воды из чашки, обхватил когтями край кана, как насест, довольно похлопал крыльями и покукарекал. Потом закрыл глаза и нахохлился, откинув голову точно так же, как это делал Гао Цзо.
Китайцы подали на стол свинину с фасолью, пампушки и соевый соус. Гао Цзо угостил Удогу. Он по-дружески заговорил с парнем о зимнем промысле, расспрашивая, далеко ли он собирается, с кем идет и когда вернется.
Удога был настороже. Он ел мало, вкусная свинина не шла в горло: он все время ожидал; чго торговец скажет что-нибудь важное и неприятное. Но торгаш в этот день был очень добр к нему. Слушая его ласковый, тихий голос, Удога успокоился и снова готов был поверить, что Гао хороший человек, что он никогда не совершает ничего дурного и что Ла на самом деле был ему должен...
Перед уходом работник наполнил Удоге пороховницу. Гао Цзо на прощанье пожелал ему счастья и пообещал не оставить Дюбаку и Ойгу, если им будет зимой голодно.
- Позабочусь о них, помогу, пусть живут - не скупятся. Скажи им, чтобы почаще прихо-дили ко мне в лавку. Дам им буды и гороху, когда надо будет. Старик чуть приоткрыл яркие черные глаза и, покачав головою, добавил ласково: - А с тобой мы сочтемся...
Возвратясь домой, Удога передал брату свой разговор с торгашом.
- Как понять старика, не знаю... Все твердит мне - сочтемся да сочтемся. Уж не первый раз...
- Смотри, что-то Гао Цзо стал очень добрый, - выслушав его рассказ, заключил Чумбока. - Не дал бы торгаш пороху - было бы нам плохо, а дал и не пригрозил - это тоже плохо. Чего-то он задумал. Смотри, не хочет ли он взять к себе Дюбаку. Вот тебе тогда будет и буда и горох!
Сердце Удоги болело о том же...
- Крыса, мало тебе наших соболей, так еще хочет забрать жену у брата! - орал Чумбока, грозя кулаком по направлению дома Вангба.
Дюбака сидела на корточках у очага. Чтобы никто не видел, как ей стыдно слушать такой разговор, она закрыла щеку платком и смотрела в огонь.
- Тебе надо взять ее с собой на охоту, - вдруг проговорила с кана старая мать. На осенней рыбалке Ойга застудила в холодной воде ноги и теперь выхварывалась на горячей лежанке. - Как-нибудь проживу еще зиму, не первый раз остаюсь одна... Пусть невестка идет с вами... Ничего, будешь с ней, как с товарищем, спать в разных мешках, - добавила старуха.
- Уй-уй! Верно! Она нам в балагане будет стряпать лепешки и варить горячий обед, - обрадовался Чумбока. - Мы и в тайге вкусно кушать будем! Уй-уй! Верно, верно, в семьях, где нет сыновей, женщины уходят с отцами и с мужьями на охоту... Я слыхал...
- А я буду ходить в гости к Гао Цзо за будой и за горохом, приподымаясь, засмеялась Ойга. - Если он такой добрый и ничего для нас не жалеет, пусть позаботится о старухе, пока дети на промысле... Сам же обещал... Припомню ему, что он говорил тебе сегодня.
Вечером Дюбака рассказала Удоге, что с отцом она часто ходила на охоту. Локке не имел сыновей. Ей приходилось бывать с отцом на море, на островах, в верховьях Амгуни, на южном хребте. Она жила целыми зимами в балагане, вела хозяйство отца, чинила ему одежду, варила обед, а в свободное время сама охотничала, ставила самострелы и била зверьков.
Она только не сказала, как отец, бывало, хвалил ее за охотничью сноровку. "Если бы ты не была девкой, - говорил Локке, - стала бы самым лучшим охотником". Хотя дочь очень хорошо охотилась на зверей, но отец не признавал ее настоящим промысловиком только потому, что она девушка. И как девушке, ей приходилось делать черную работу и таскать нарты вместе с собаками.
За ночь Дюбака собралась на промысел. Третий меховой мешок и белая сохатиная одежда нашлись для нее в амбаре. В Онда все еще спали, когда трое охотников двинулись двумя нарта-ми из деревни через пашни и пойму к лесистому пологому увалу...
Удоге все же казалось, что он так и не узнал истинных намерений Гао Цзо и причину его внезапной доброты. Либо торгаш на самом деле желал завладеть его женой, либо... могло быть и так, что, обманув Удогу из жадности, Гао Цзо старался показать людям, что жалеет его и что во всем виноват Ла, наваливший на голову сына огромный долг... А он, Гао Цзо, всей душой старается вызволить парня из беды. Хитрый купец!
Они решили не идти на Дюй-Бирани, где каждое дерево, каждая сопка, скала и ручеек напоминали бы им любимого отца и былую свободу, утерянную так глупо, из-за пустого тщеславия и гордости.
"Эх, разве нельзя было вовремя уговориться с Бельды! Прав был Алешка! Не надо было воевать с соседями".
Путь держали за хребты, к морю. Братья решили не возвращаться домой до тех пор, пока у них не будет достаточно мехов для уплаты долга.
...Славное было время, когда об эту пору шли они пятью нартами по сверкающим снегам вверх по Дюй-Бирани. Как ночевали под берегом, как отец говорил сказки, а дядушка Уленда, закутавшись в бабий платок, гонял чертей от варева и ругал по утрам злого кобеля.
Все это, казалось, было очень давно, и, казалось, был тогда Удога мальчишкой. А теперь он взрослый, женатый, старший в семье. И жаль былого, и хорошо все же, что женат на любимой, что теперь с ней. Тогда, кажется, такой дурак был, только все думал и думал, где она да кто она, да вспоминал, как лодку сдвинул. А теперь она тут, с ним...
Дюбака, увязая лыжами в свежем рыхлом снегу, помогала черным маленьким собакам тянуть нарту... Приближался перевал. Стали попадаться заснеженные россыпи серого камня и кедровые стланцы. С перевала oxoтники последний раз оглянулись на Мангму. Широкой белой равниной печально раскинулся он между рыжих щетинистых лесистых увалов. Далеко-далеко на желтых пашах чуть виднелись дымки родной деревни... Там остались лишь женщины, дети и торговцы.
"Как большой паук, сидит там Гао Цзо, свил паутину и всех ловит", думает Удога.
Подул резкий, обжигающий лицо ветер. Собаки, свернувшись клубками, прятались в снег.
Покачнулись вершины лиственниц, осыпалась куржа. Кустарники, обглоданные сохатыми, торчали из сугробов. Следы зверей уходили в лог, за перевал.
- Велик, велик Мангму! - последний раз поклонились реке братья.
Дюбака подняла собак.
- Та-тах... Та-тах... - взмахнула она палкой, и нарты стали спускаться.
Удога и Чумбока побежали вперед, пробивая лыжню.
Мимо проплывали стволы вековых кедров и елей... Ветер крепчал.
|
