Дед не столько удивился тому, что кабаны близко подпустили охотников, сколько тому, что земля, в которой они лежали, уж очень черна. Неужели такой чернозем? Место было вольное, на пойме.

- Видишь свиней? - спросил дед Ваську.

- Вижу... на солнышке лежат.

Свиньи рыли грязь на поляне между белых ильмов, таких толстых, что дупла их казались пещерами. Из грязи повсюду торчали щетинистые полосатые спины зверей.

- Да не ступай ты на валежник, иди потихоньку, а то вспугнешь... Вон пятаки видны. Гляди сюда, под ветки. Ну, еще подойдем. Вот этот секач... В секача... Свиней не бей. Я тебя подведу поближе, и ты стреляй за мной.

Васька старательно прицелился и ждал. А дед все мешкал.

Он зорко и весело оглядел стадо. Вдруг, вскинув ружье и не целясь, как заправский стрелок, ударил в гущу зверья. Выпалил и Васька. Стадо, ломая кусты, с треском потекло в тайгу. Обнаружился тучный перекопанный чернозем.

- Экий огород распахали! - удивился дед.

Кабан-секач бился в глубокой грязи.

- А ты опять промазал. Торопыга! Разве так стреляют? - сказал дед, но не стал бить и бранить Ваську.

Земля была черная, жирная, и когда дед копнул ее поглубже, то конца ей не было.

Старик покачал головой.

- Ладная земелька, хоть бы Расее в пору. Надо Егорушке сказать.

Васька удивился: дед сегодня не ворчал, не дрался и на обратном пути шутил, пел что-то. Сам греб и завернул лодку на протоку, где жил Сашка. Вскоре видна стала, как большая черная шкура среди леса на возвышенности, распластанная коричневая пашня.

Посреди нее стояла заморенная, тощая коняга, запряженная в самодельную соху, а около с длинной березовой хворостиной, в шляпе Сашка.

"Эко чудо! У Сашки-то конь свой..."

- Дедушка, - обрадовался мальчишка, - конь у Сашки!

И сам Сашка и его коняга, видно, притомились. Китаец ничего не мог поделать с клячей.

Он замахнулся хворостиной. Лошадь не шла. Голова ее дрожала.

- У-э! У-э! - вдруг дико заорал Сашка, выдвинув нижнюю челюсть, наклоняясь и сделав такое страшное лицо, что Васька замер. Сашка с силой ударил лошадь хворостиной по всей спине так, что раздался хряск. - О-о! У-у! - заревел он. - Э-э! - голос у него с низкого срывался на тонкий.

Лошадь рванула. Сашка бросил свою березовую палку, налег на рассоху, да так сильно, что казалось, он сам толкал соху вперед и разворачивал всю землю, а не лошадь ее тянула.

Сашка ходил по полю, кричал. Лошадь пошла бодрей. Казалось, китаец не обращал внимания на подъехавших гостей.

"Как он страшно кричит", - думал Васька, слыша его отчаянные, то низкие, то тонкие возгласы.

Если Васька устрашился этого зрелища, то дед, напротив, почувствовал к Сашке расположение.

Коняга опять встала. Китаец подошел к старику.

- Ты что же так коня бьешь? - спросил дед.

- Его ничего! - ответил Сашка.

Дед вспомнил разные рассказы, какая жизнь в Китае.

Неподалеку был шалаш, горел костер, варилось что-то.

- А ты землянку себе делаешь?

- Делаю! Будет дом!

- Ты тут целую усадьбу себе сладишь! - сказал дед. - Ты приезжай, я тебе дам кнут. Неужто у вас бьют лошадей палками?

Сашка повел гостей в шалаш.

- Зимой Федька женился? - спросил он.

- Да.

- Шибко хорошо! - улыбнулся китаец.

- Вот и тебе жениться надо! - молвил дед.

Китаец принес чашки. Угостил рисом, дал чаю. После обеда поговорили немного, потом Сашка пошел работать.

- У-э! - орал он и быстро шагал по пашне за лошадью, которая, несмотря на свой заморенный вид, тащила соху.

- Со страху потащишь! - молвил дед Кондрат.

Старик помолчал угрюмо.

Отдохнули немного, и, чтобы не сидеть без дела, Васька, взявши лопату, спросил:

- Можно мне?

Он с удовольствием покопал яму для землянки.

Дед невольно рассмотрел имущество китайца. Ватные штаны, в которых Сашка приходил однажды, сушились на палке, в шалаше - нож, шкура лисы, добытая, верно, еще зимой, черная короткая шкура сохатого и ватное одеяло, ватная куртка, котомка, чашки, связка лука...

Сашка поработал, поставил коня под дым костра и сам пришел, присел с дедом, достал трубку с медной чашечкой и закурил.

- Где ты коня купил? Гао дал?

- Купила!

- Это верно! Ну как у тебя с Гао?

- Хорошо!

- Ты что, его не любишь?

- Не знаю.

- Нет, уж нет... Заметно, заметно, не любишь, хоть и свои. Так ты у русских купил?

- У русских! В Тамбовке!

- Когда покупал, хороший был конь?

- Хороший!

- А теперь худой?

- Сразу как привел его, стал худой!

"Обманули тебя, верно, - подумал дед, - пьяного коня продали. Вот будешь знать русских барышников".

- Ты у кого купил?

- У Овчинникова.

Руки у Сашки дрожат, худая открытая шея мокра, на дабовой куртке черные потеки пота. На нем рыжая кожаная обувь до колен, вся избитая добела о корни и изношенная, но еще целая. Сашка темный, руки коричневые. Он сам как живой кусок земли.

Дед пожалел в душе, что Сашка так рьяно пашет, - значит, в Уральском не будет мастера.

- А печку Тимохе сложишь?

- Пахать кончай и ходи, - ответил китаец. - Ходи и Тимоха работай... Печка делай...

- Ну, я так и скажу!

- Егор как живи? - спросил китаец и вдруг улыбнулся, глаза его заблестели. - Ничего его живи?

- Ничего... Ты тоже тут, значит, развернулся... Где же денег взял?

- Маленько заработал.

Сашка смог купить только такую конягу, и то половину денег пришлось занять у Гао.

"Мы все завели сами, а он за деньги. Купцы пособляют ему, - подумал Кондрат ревниво. - Ему легче, чем нам".

Сошники, лопату, мотыгу дал Сашке в прошлом еще году Иван. Егор помог перековать старье.

Дед пошел к пашне, стал брать землю горстями. Подошел Сашка.

- Земля у тебя хорошая! - сказал дед.

Старик в нескольких местах смотрел землю, брал в пальцы, растирал ее со слюной.

Сашка забеспокоился, недоумевая, почему это так занимает деда? Ведь у них на релке земля не хуже. Зачем он хвалит? Может быть, он завидует, думает, что тут лучше? Чужое всегда кажется лучше. Сашка слышал о русских много плохого и сейчас встревожился.

"А что, если они сгонят меня с земли?" - подумал он.

Но дед не завидовал, а, напротив, рассматривая Сашкину землю, убеждался, что она хуже той, что сегодня видел на Додьге. "Не в пример та лучше и нашей и Сашкиной... Как бы Сашка не пронюхал, - подумал дед, - и не захватил. Тут недалеко".

Так с камнем за пазухой старик и уехал от Сашки.

Добрались домой, выгрузили разрубленную кабанью тушу. Дома Кондрат рассказал Егору про Сашкину пахоту, а потом про находку на Додьге. До сих пор все как-то не верил дед, что тут может быть что-то хорошее, все здешнее считал каким-то ненастоящим. И вот впервые ему понравилась земля. Он сразу понял, какая это ценность. Когда, сидя у Сашки, он подумал, что Додьгу-то могут захватить, ему как в голову ударило: "Ведь богатство! Сущий клад!" До сих пор ни на что особенно глаза не смотрели, никто ничего не берег. Не как на старых местах, где на каждый клок отовсюду глаза глядят. И старик ужаснулся, что земля-то на Додьге не занята, ведь ее мало...

Видя, как отец беспокоится, чего с ним никогда, кажется, не бывало, Егор более поэтому, а не из сбивчивых рассказов Кондрата, сообразил, что земля в самом деле хороша.

- Землица хороша! У самих-то хуже! Как бы он не захватил! Не к ней ли подбирается? Ежели и не видел, а ну как на охоту пойдет даувидит!

"Погоним!" - подумал Егор.

Хищность, желание захватить скорей первым, сбить соперника, если окажется, вспыхнули в его душе. Добрых чувств к Сашке как не бывало. На миг Сашка представился ему злым и хитрым врагом. Рассказы о его пахоте, о том, как он коня купил, - все, о чем с таким восхищением своему тяте рассказывал, сидя на табурете, белокурый, смуглый Васька, не понимавший сути разговора взрослых, пугали, а не радовали Егора. Он слышал в этих рассказах угрозу себе. Сашка, был сильный, горячий человек, он умел трудиться. У него подмога - богачи Гао, их приятель исправник.

- Ты съезди и посмотри, как он посеял, - сказал Кондрат.

Старик был удивлен тем, что увидел. Китаец умел трудиться.

- Тятя, как он пашет шибко, - сказал Васька. - Мы подсобляли ему, землянку копали.

Егор опомнился, смирился в нем от слов сына этот пыл. А то бы, кажется, готов бы взять Егор сухой, крепкой рукой за грудь любого, кто отымет...

- Гохча говорила, что Сашка был в деревне у них, - сказала Наталья. Он будто хочет у Кальдуки в Бельго вдовую невестку купить.

Все засмеялись. И у Егора на сердце отлегло. Он подумал было, какой ветер охватил его душу, что за страшное зло явилось в ней на миг.

"Все же не надо мешкать!"

- Может, поедем, братец, - сказал он Федьке, - посмотрим с тобой, что там за земля?

Но в голове была муть. Ничего не мог сейчас решить Егор.

- Езжайте, езжайте! - подхватила бабка. - У сибиряков-то вон заимки у всех заведены, и нам бы, коли землица-то хороша...

Вставши утром, Егор взял с собой сына и брата. Дед поехал показывать.

Побывали на Додьге. Егор сам увидел черную землю. Мужики прошли в глубь тайги, содрали слой листвы и мокрого дерна. Всюду мокро, но место высокое. Заболочено, как везде в тайге, но это не болото, а просто воде не было стока, солнце ее не сушило, вода осталась еще после таяния снегов. А земля хороша!

Постоял Егор среди перекопанной кабаньими копытами грязи, между тучных ильмов, и пришло ему в голову, что надо распахать тут все, снести этот лес, завести заимку, пробить с берега дорогу к Уральскому. "Будем ездить сюда летом... Зимой отсюда ходить на охоту. Здесь пашню не выдует ветер". Егор видел по дороге через Сибирь такие заимки у сибиряков.

- А ну, давай затески будем делать, - сказал он отцу.

Четыре топора принялись рубить стволы ильмов, кленов и пробковых деревьев.

Васька уже знал: будут затески - место это никто не тронет, не смеет никто занять.

- Правда, тятя, никто эту землю не тронет? - спросил он отца.

- А кто тронет - тому пулю! - пригрозил дедушка Кондрат.

- Никто теперь не займет! - успокоил Егор.

С Додьги он сам хотел поехать к Сашке подсобить ему, если придется. Теперь, когда затески на Додьге были, Сашка опять стал ему приятен. Но Егора занимало, что и как у Сашки; сам еще того не понимая, он желал призанять умения у соседа. Егор помнил, какие пашни у китайцев. И не хотелось оставлять в себе ни доли зла к Сашке.