...как роскошь есть безумие, уродливое и неестественное уклонение от указанных природой и разумом потребностей, так комфорт есть разумное... удовлетворение этим потребностям... Задача всемирной торговли... удешевить... сделать доступными везде и всюду те средства и удобства, к которым человек привык у себя дома. Это разумно и справедливо; смешно сомневаться в будущем успехе... Комфорт и цивилизация почти синонимы... Куда европеец только занесет ногу, везде вы там под знаменем безопасности, обилия, спокойствия.

И. Гончаров, «Фрегат Паллада»

Энн вернулась в резиденцию на пик Виктория. Она переоделась и попросила у отца позволения войти в кабинет.

Сэр Джон при зеленой лампе сидел у стола с бумагами.

– У казаков особое седло, которое не принято нигде более, – стала рассказывать дочь, – они скачут, стоя в стременах.

– Да. Я ездил в России в таком седле.

Отец везде был и все видел.

– Папа, вы знаете русский язык?

– Да, я знаю русский язык. Я первый в нашей стране переводил русских поэтов.

Отец с трудом оторвался от занимавших его гонконгских дел. В отношениях с Китаем неустойчивое и унизительное для Англии положение.

Сэр Джон познакомился с офицером, введенным в дом дочерью, и подал руку. Он вполне доверял ее вкусу и выбору.

– В свое время я выучил русский и после этого издал два сборника русской поэзии и народных песен в моих переводах. Первый сборник разошелся быстро и принят был у нас как нельзя лучше. Он вызвал также восторженные отклики в России. Тогда царствовал Александр Первый – наш союзник в войне против Наполеона-Бонапарта. До меня дошли известия, что император удовлетворен появлением книги в Англии. Я приехал в Россию, и государь наградил меня бриллиантовым перстнем. Я храню его. Я познакомился с великими писателями России Державиным и Карамзиным. Вернувшись домой, ободренный, я продолжал работу со всем жаром молодости. Мне было двадцать два года. Вскоре я выпустил второй сборник, которому предпослал обращение к царю с призывом освободить крестьян и отменить цензуру. Мой второй сборник, а главным образом, мое предисловие к нему вызвали недовольство царя. Александр был человеком настроения, пылко религиозным и поддавался влияниям. Кончилось тем, что царь приказал запретить распространение моих книг в его империи. Я был введен в заблуждение тем, что увидел и услышал в Петербурге. До меня доходили известия, что Александр либерален, готовит реформы, стремится к освобождению крестьян. В те годы он издал на русском языке нашу конституцию для распространения в своем народе. Нам казалось, что страна готова к реформам и ждет их. Но как средство от болезни ей навязали еще более ужасную тиранию.

Энн не была удивлена, хотя никогда не слыхала ничего подобного. Она знала, что ее отец необыкновенный человек, но полагала, что его литературная деятельность принадлежит лишь его поколению.

– Вы знаете поэта Пушкина?

Сэр Джон встал как бы вдохновенный. Ясно, молодой человек рассказывал ей о поэзии.

– Я переводил Батюшкова, Державина... Карамзин был моим другом. Я открыл нашей публике Жуковского. Пушкина я не переводил.

– А Лермонтова?

– Нет. Нет. Теперь все народы гордятся именем какого-либо поэта, который не имеет значения нигде, кроме как у себя на родине. Пушкин подражатель Байрона, для наших читателей он не представляет интереса.

– Алекс сказал мне, что Пушкин поэт борьбы за свободу, папа.

Боуринг с удивлением посмотрел на дочь.

Сэр Джон высок, с белокурой головой в легкой седине, с лицом, с которого еще не сошел румянец, несмотря на годы, но глаза на этом сильном жизнерадостном лице тяжелы и мрачны, как у человека, видевшего слишком много, и при этом с оттенком привычной властности. Казалось, единственное холодное выражение застыло в них.

– Нет! – горячо сказал он. – Пушкин поэт придворный. Он поэт военных парадов, побед и маршировок гвардейцев, певец захватов! Это значит – сторонник самодержавия и расширения империи, апологет завоевания Кавказа! Он враг Мазепы, он утверждает все то, против чего мы воюем.

Боже! Как может существовать два столь противоположных мнения! «Почему, отец, поэт не может восхищаться подвигами защитников своей отчизны, своими войсками!» – хотелось воскликнуть Энн. Хотя эти темы лично ей чужды совершенно, какие бы войска ни» совершали подвиги. Она еще ничего не знала про военные поэмы Пушкина. «Но мы же вместе сражались против Наполеона? И разве мы не восхищаемся патриотизмом своих поэтов и художников? Кто из великих не отдавал этому дань?»

Дочь поблагодарила и ушла к себе.

Боуринг сел к лампе и занялся делами. От разговора остался осадок.

«Пушкин революционный поэт? Как Петефи? Как Мицкевич? Разные общественные положения! Пушкин упрямо придерживался своих взглядов. Пушкин – боярин! И гордился этим! Но что значат доводы ученого отца! Молодость верит молодости!»

Несмотря на постоянные несогласия со взглядами Энн, отец признавал, что у нее есть чуткость, она улавливала то, что другим дается после долгих кропотливых изучений. Энн – человек дела, прототип женщины будущего. Она посвящает свою жизнь бедным слоям трудового народа, которому власть помочь не в силах. ...Положение к Китаем очень сложное, трудное и неприятное. Боуринг готов осуществлять идею Бентама, она проста и близка сердцу каждого: дать как можно больше счастья каждому человеку. Подразумевается – каждому человеку на земле. Значит, и китайцу надо дать счастье, устойчивое, надежное человеческое счастье, без оговорок. Освободить китайца от постоянной опасности потерять голову под ударом палаческого меча. Как это сделать? В Китае ужасающая нищета, бесправие, непрерывные массовые казни – рубка голов у ни в чем не повинных людей. Свирепствуют болезни... Засилье мошенников-чиновников. Все основано на взятках. С чем же европеец приходит в Китай? С требованием открыть двери для торговли и просвещения. Какой же товар он предлагает китайцу? Пока что из всех товаров, привозимых коммерсантами так называемых «наций, спасающих Китай», лучше и больше всего продается опиум. Казалось бы, от торговли ядом судьба китайского народа становится еще ужасней и к бедам Китая прибавляется беспощадная эксплуатация народа иноземцами – и все это во имя гуманности и пробуждения страны? В этом сложном и запутанном положении, когда весь образованный мир готов был видеть в англичанах корыстных отравителей Китая и лицемеров, правительство послало в Китай сэра Джона Боуринга, гуманиста, миссионера и либерала. Он назначен послом в Китай и губернатором в Гонконг – в самое гнездо опиоторговцев и отравителей.

Джордин полагал, что современная торговля ядом – неизбежность. Она не хуже, чем продажа алкоголя в Европе. Все зависит от умеренности или распущенности потребителей. В доказательство Джордин предложил сэру Джону выкурить с ним по порции после обеда. Лишь торговля ядом, как сказал он, даст средства, чтобы взломать ворота запретной страны и открыть китайцам путь к свободе и просвещению. Нет никакого лицемерия! И нет иного выхода.

Все это не имеет никакого отношения к тому, что сын Боуринга будет зятем Джордина и что он стал пайщиком крупнейшей компании по продаже опиума.

Картина, какой она представляется в Гонконге, весьма отличается от той, какая видна из метрополии. Здесь все утверждают в один голос, что китайцы сами из всех товаров, привезенных европейцами, больше всего требуют опиум. От торговли ядом китайские посредники получают большие средства, чем английские торговцы. Это подтвердили сэру Джону и виднейшие знатоки Китая, коммерсанты Джордин и Матисон, в руках которых значительная доля торга с Китаем. Их предки начинали еще в прошлом веке, посылая флоты к берегам Китая и Индии. Суть дела ясна, сомнению и обсуждению не подлежит. Такова естественная основа, на которой стоит весь Гонконг, его торговля и гуманная деятельность. Говорят, что к этому твердому убеждению склонили сэра Джона не столько английские коммерсанты, как тузы китайского делового мира...

За проливом, в расстоянии полумили от Гонконга, а местами на ширину Темзы, находится Китай. Со временем у китайцев явятся пушки и они будут наставлять их ни Гонконг. Нужна вторая война с Китаем. Надо оттеснить Небесную Империю от пролива, взять часть территории с горами на материковой стороне и присоединить к колонии. В противном случае Гонконг будет жить в вечной опасности. Уже и теперь деревни за проливом – убежище для преступников. Но гонконгская полиция действует смело, она преследует негодяев и на той стороне.

Новая территория нужна! Еще важней общая перемена политики самого Китая. Нужен такой удар по мандаринской стране, такая пощечина Сыну Неба, чтобы в китайском народе раз и навсегда была развеяна внушаемая легенда о превосходстве, могущественности и непоколебимости властей в Китае, о том, что даже английская королева платит богдыхану дань и смеет обращаться к нему лишь как вассал. Именем этой власти в Китае идет великая рубка голов. Разрушение веры в могущество властителей Китая – лучшая услуга тем, кому головы еще не срублены.

Боуринг пытался действовать мирными средствами, завязать отношения с высшими чиновниками в Кантоне. Но его даже не впускают в китайский город. Послу Англии дозволено посещать лишь европейские «фабрики», как называются блоки жилых зданий, магазинов и складов, выстроенных иностранцами на берегу реки Жемчужной вне стен Кантона.

Однажды Боуринг пригласил в Гонконг к себе в гости кантонского губернатора. Мандарин сидел за столом и обнюхивал подаваемые кушанья из лучшего мяса, дичи, рыбы; сласти, пудинги, пирожные, все отталкивая, кривясь, как бы показывая, что вся варварская пища несъедобна для ханьского человека^[45].

^[45]Эпоха Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.) считается временем расцвета культуры и экономики Китая.

Это не единственный случай. Такова вся политика, в ее основе – презрение ко всем народам, высокомерие, наглость. Бывали случаи убийства европейцев.

Какими же средствами и как подвинуть остановившуюся жизнь гиганта? Как пресечь творящиеся там злодейства? Пока нет иного средства получения средств к этому, как торговля под строгой охраной, в которой так заинтересованы сами китайцы, и не только их купцы, но и сами же мандарины. Можно действовать, только пользуясь корыстью обеих торгующих сторон как рычагами. Положение все ухудшается, и европейская торговля все больше попадает в зависимость от компрадоров. А мандарины унижают достоинство англичан. Жалобы отвергаются. Представители не допускаются. Власть мандаринов губит китайский народ более, чем опиум. Ее надо сокрушать всеми средствами.

Разорвать путы на руках европейской торговли и открыть путь в Пекин. Торговать на равных правах с китайцами, а не на положении «варваров».

Все эти замыслы лишь подтверждаются тем, что пришлось выслушать сегодня на докладе в Азиатском обществе. Русские получили доступ в Пекин. Их наука развивается.

Кроме Пушкина у них есть Гоголь! Вся Европа знает, что такое русский маниловизм! Совмещается захватнический тиранизм и маниловизм! У нас также нет недостатка в маниловских проектах! Недавно один из образованных джентльменов опубликовал проект постройки дороги под Ла-Маншем. Езда в тоннеле будет в каретах, сможет в своем экипаже отправляться любой господин или госпожа. На всем протяжении тоннель будет освещаться газовыми светильниками в хрустальных абажурах! Чем же это отличается от стеклянного моста, на котором, как желал господин Манилов, стояли бы купцы и торговали разным товаром?

Поэт, который написал «Полтаву», не может стать известным на Западе! Влияния он не обретет! Поэт, создавший «Медную статую»!

Отец не хотел бы совершить ошибку в глазах Энн, хотя бы и в далеком прошлом. Он помнил, какие Пушкин вызывал в нем чувства. Боуринг возмущался. Можно ли судить о Мазепе как о предателе, когда он желал того же, чего все желают, – разделения и ослабления Российской империи. Мазепа у Байрона узок, но поэтичен, человек со слабостями, подвержен пылким страстям. Пушкин довел изображение этих страстей до того, что Мазепа стал исчадием ада, а не борцом против империи. Получается, что Мазепа мстит царю за то, что тот схватил его в гневе за усы. Контраст велик, Пушкин не пожалел красок.

Пушкин огрубил поэтический образ Мазепы политическими мотивами!

А в свете лампы лежали бумаги о делах Гонконга. Приходилось возвращаться к обязанностям посла. Моральный риск велик; защищая цивилизацию, придется ломать средневековые устои и деревянные ворота китайских дворцов и крепостей. В китайских водах уже собран флот из винтовых и парусных судов, наготове морская пехота и полк солдат, два батальона бенгальцев, пенджабская так называемая иррегулярная кавалерия. Из самих китайцев формируются батальоны «милитери сервис». К действию также готовятся все «нации, спасающие Китай».

Можно надеяться, что в скором времени будет назначен и прислан из метрополии новый командующий флотом...