«А вон идет сэнкокуфунэ с вооруженными самураями», – думал Александр Колокольцов, стоя подле рулевого.

Шхуна «Хэда» опять у берегов Японии. По левому борту видны горы их острова Хоккайдо.

Шли Лаперузовым проливом. Киселев-матрос, японец Киселев из беглых рыбаков, кричал по-японски, узнавая новости от рыбаков. Японец-шкипер сказал, что идет из Хакодате, там стоят игирису, то есть англичане. К одной из больших лодок подошли борт к борту, разговаривали, смеялись, угощали друг друга. Хорошо, что не пошли Сангарским проливом между Ниппоном и северным островом. А чуть было не направились туда, опасаясь, что Лаперузов еще забит льдами.

А в России, верно, лето в разгаре, скоро Иванов день, а мы тепла не видели. Холодно и все время дует жесткий ветер. Тут какая-то другая Япония, выдвинутый на север фронт ее, похожий на Камчатку, на Сибирь, на Северную Америку, но не на прекрасный край Идзу. Может быть, той Японии, где мы жили, больше нет и не будет никогда? Это был сон?

В эти дни устает Александр Колокольцов до изнеможения. Переболел простудой. Хорошей погоды еще не было. Штормы. Половина лета уже прошла.

Ветер усилился и переменился. Шхуну понесло на скалы берега. Видны сопки и снега.

«Переменная облачность... – записывает в журнал штурманский поручик Семенов. – Широта...»

Эти места безлюдны, холодны, и ветер жесток. А вон опять видны несколько зарифленных, маленьких парусов. Японцы ловят рыбу. Где-то поблизости рыбацкая деревенька. Побережье понемногу начинает оживать. За мысом стали видны крыши в лесу, похожие на стога сена.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет, –

читает сменившийся с вахты Сизов, сидя среди товарищей в кубрике.

Холодно, все еще холодно, и все время ветер. В проливе качка слабее. Высокие скалы берега прикрывают «Хэду» от северо-западного ветра.

Ты волна моя, волна,
Ты гульлива и вольна...

На Камчатке матросы добыли несколько книжек и читают друг другу вслух. Охотней всего слушают сказки.

Не губи ты нашу душу,
Выплесни ты нас на сушу, –

продолжает мысленно Колокольцов. Иногда тоже хочется послушать сказку. A Сайо? Кто же будет рассказывать сказки ее ребенку? Неужели его казнят? Японцы уверяли, что об этом есть указ правительства.

Адмирал прохаживается по юту. Застегнут, одет тепло.

Евфимию Васильевичу кажется, что матросы, подходя к родным берегам, чувствуют себя получше.

В Японском море серо и пустынно. Где-то мыс Лазарева, откуда уходил без малого год тому назад, а кажется, что прошел век. По европейскому календарю уже июль. А лета не видели.

– И тут не тропики, Евфимий Васильевич! – говорит Сизов, вытягивая снасть над головой адмирала.

Японец Киселев смотрит на север. Он ждет с нетерпением, где же и какая появится Россия.

– Будет на Лазареве, – сказали ему матросы, – гора там вышла на окончание мыса прямо к Сахалину. Это уж будет Россия.

На карте, которую поручик Семенов переменил на своем столе, похожем на комод, появился остров Сахалин. Он полз на сменяемых картах огромным мысом вниз, как острием. Шли на север.

И вот уже на карте, с левой ее стороны, противоположной Сахалину, появился долгожданный материк. Они сближались все теснее, хотя, выйдя на палубу, за волнами ни простым глазом, ни в трубу не видишь ни берега, ни гор. Но сердце моряка угадывает, как они близки, и ждет. Тем больше риска натолкнуться на вражескую эскадру из винтовых корветов, которые, видно, стерегут вход в залив, ждут эскадру Завойко у гавани Де-Кастри, разыскивают новые открытые нами и еще неизвестные им бухты. Про южный фарватер Амура, ведущий в лиман у мыса Лазарева, им не должно быть известно.

Далеко в море, как над горизонтом, в воздухе, стоят английские суда. «Хэда» в Татарском проливе, но берегов все еще не видно. Может быть, с салинга трехдечного корабля увидели бы, но с нашего марса не видно. Англичане выстроились, конечно, так, что просматривают в трубы весь пролив от материка до Сахалина. Не войти ни одному судну, не выйти.

Севернее линии их судов – вход в гавань Де-Кастри, а еще севернее, где берега материка и Сахалина сблизятся, – вход в лиман у мыса Лазарева.

«Вперед или назад? Поворот оверштаг?» – Путятин чувствует ровный, спокойный ход шхуны «Хэда», уверенно идущей на север.

Море спокойно, и ветер тихий, ровный, попутный, словно сама природа говорит: «Идите!», «Подходите, не бойтесь!»

Путятин верил в хорошие предзнаменования. «С курса не сойдем!» – решил он.

Сизов просил товарищей окатить его водой. А то дальше будет холодная, сказал он.

– Ну как, пресная вода? – спрашивали матросы Аникеева, пригубившего из ведра.

– Нет, еще соленая. Но теплая.

Путятин глядит в трубу на чужой флот.

Наверно, это суда эскадры адмирала Джеймса Стирлинга. Опасный, злой враг, соперник Евфимия Васильевича по дипломатической части. В прошлом году в Нагасаки Стирлинг вел переговоры о заключении трактата о торговле и мореплаванье. Японцы обошлись с ним сдержанней, чем с Путятиным, сказали, что до окончания войны договор подписать не могут, но подписали предварительное соглашение, которое англичане объявили важнейшим трактатом. Но вот он ввел военные суда в японские порты, не дожидаясь начала действия соглашения, и превратил Японию в базу для своего флота в войне против нас. Японцам, видно, невозможно еще противиться. Духа нашего в Японии больше нет! Где-то на этих далеких судах ходит и другой прославленный моряк, Чарльз Эллиот, мастак по части конфликтов.

Легли в дрейф. Послали шлюпку с промерами. Обедали, обсуждали. Вытащили и развернули смердящим жиром наружу шкуры котиков. Спорили, собрав в кают-компании и офицеров и матросов.

– Я не могу надеяться на мои знания терминов на американском языке, – говорил Колокольцов.

– Неужели вы, мой дорогой, не читали «Моби Дик»? В этом романе вся терминология китобоев! – сказал Посьет.

– Мне вести шхуну, Константин Николаевич! А со времен юности автора «Моби Дик» жаргон китобоев мог перемениться. Да здесь другой океан. Я всегда вслушивался, как говорят американцы... Но я никогда не готовился...

«Мне платить за перебитые горшки!» – думал адмирал.

– Я же говорил вам все время. Да хотя бы брали словарь английских терминов Бутакова! Там все верно.

– Что вы, Евфимий Васильевич! Когда же у меня было время читать словарь...

– Да, вот так с вами! На травлю ехать – собак кормить. Я встану на вахту...

– Ругайтесь покрепче, Евфимий Васильевич! – посоветовал Можайский. – Уж это верней всего. Иван Терентьевич умеет по-американски лучше всякого каптейна. Только пусть остережется, а то он такую русскую ругань ввернет...

Ночью, благословясь и помолившись, раб божий Евфимий указал курс. Опять туман. На бога надейся, но сам не плошай! Приказано держать прямо на огни парохода.

– Еще лево руля... И больше по-русски ни слова! Сизова сюда! Иван Терентьевич! Можайский! Колокольцов! Всех наших американцев – наверх! Остальным убраться... Ол хэндс ап^[*]...

^[*]Всех наверх.

Легкий туман. Сырой холод. Все, кто наверху, закутаны в шарфы, в американских шапочках с наушниками и в блю-джакет на меху. Зябнешь. Время от времени раздается сиплый голос шкипера. Где он так научился, где слыхал? Эка, оборотень!

Борт парохода весь в огнях. Совсем близок. Ярко, заманчиво светят огни у наших состоятельных врагов. И на вест и на ост видны огни их судов. Стоят поперек пролива. Ждут наших либо боятся выпустить их. Значит, им еще неизвестно, что у Татарского залива есть проход с глубоким фарватером, ведущим в лиман Амура. На картах всего мира показан перешеек. Вот и пригодилась наша секретность. Леша, друг души моей, сказал бы: «А что-то, мол, мне кажется, что их внимание направлено куда-то в другую сторону». Евфимий Васильевич, как всегда, рассердился бы: «Откуда вы, Сибирцев, знаете, что думает другой человек?»

Колокольцов, в засаленном блю-джакет и в смоленой парусине, стоит на руле. А вот, говорят, у англичан нет матерщины. Только послушаешь Евфимия Васильевича... Право, одарен русский человек, пока поблизости нет начальства. Сипло, скороговоркой сыплет Путятин на своих, и матросы понимают, забегали, взялись за веревки. Не зря, братцы, жили мы с вами на «Поухаттане», не зря Ване Черному после бала ссекли ухо долларом, не зря ходили с пиратами по Янцзы, жили с англичанами на Капском мысу, в Гонконге, в Шанхае, не зря водились с торгашами с «Кароляйн» и «Янг Америка»! Язык людской запомнился.

А пароход стал подгребать винтом. Морось.

– Damned vith you^[*], – ревет шкипер, но не зло; это брань запросто.

^[*]Черт побери.

Сизов артист. Кидает лот и докладывает:

– Тветти уан... тветти фоо...^[*]

^[*]Двадцать один... двадцать два.

«Р» съедает, как с картошкой. Отошли от мели. Вот и man of war^[*].

^[*]Военный корабль.

С парохода кричат. Что они кричат, чего им надо? Я не сразу пойму, особенно когда волнуюсь. Велят не подходить. Подальше, подальше, вонючая лоханка. Найди себе другой консорт...

А вот, наконец, королевский язык из колледжа. Голос в рупор. Офицер спрашивает; воспитанный человек.

– Не видели русского фрегата «Аврора»?

– Неу... – небрежно, словно ни до каких фрегатов дела ему нет, отзывается Иван Черный. Чем не боцман котиколова? «Игоян компания»! – как говорят гонконгские китайцы.

На вопрос: «Куда идешь?» – Ваня отвечает: «С мели на мель!»

– С мели! – передразнивает какая-то швабра.

В такую зябь и натощак чужая палуба парохода в огнях кажется с низкой «Хэды», сидящей вровень волнам, чуть ли не раем небесным. Дай бог подальше и поскорей! Рай не свой! Пошли под кормой, и тогда с парохода крикнули:

– Нэйм оф тсе шиип? Уот ис тсе весселс нэйм?^[*]

^[*]Какое название корабля?

– «Пегги Доти», – хрипит Евфимий Васильевич. – Фриско-поо... Силэ боо...^[*]

^[*]Котиколов из Сан-Франциско.

– Офицер спрашивает, куда идете?

– Вууд-бэй...

– Каптэйн?

– Ваад...

– Йес! – заключает голос наверху.

– Гоу бай! Лайтли...^[*]

^[*]Проходи... Живей...

Путятин что-то кричит. Набрался храбрости и сам задает вопросы. Отвечают. Кто-то из матросов добавляет от себя насмешку. Над шкипером лоханки можно потешаться. С парохода властный, но вежливый голос желает счастливого плавания и предупреждает, что слева по ходу большая мель, держите право руля. Путятин благодарит, голос его рвется, словно воздух в кузнице сквозь мехи, забитые копотью.

Ветер. Черт побери. Заело. Матрос Авдюха Тряпичкин взбегает на мачту. За ним Сизов. Черный кидается на помощь.

Треск, удар в борт! Еще одно землетрясение? Подъем дна? Что за наваждение!

Тьма, ветер, морось, туман, волны, и все покрыла страшная ругань боцмана. Удар бортом о борт! Экое лукавство! Без огней стоит еще одно английское военное судно и ловит дураков? Путятин выручил боцмана и покрывает бранью его голос.

– От ис тзе меттер?^[*] Откуда ты взялся?

^[*]В чем дело?

Путятин отвечает:

– Силэ боо... А кто ты такой!

Ответили, что можете не объясняться.

– Цела ли у тебя обшивка?.. Сейчас дадим огни.

«Есть у них особые фонари для ночного осмотра обшивки судна при возможном повреждении!» – подумал Александр.

– «Пегги Доти»? – прочел английский офицер па борту «Хэды».

– Американская красотка! Ах, ты... – заржали матросы. – Какая вонючая! Ты не лопнула от такого поцелуя?

К обшивке шхуны «Пегги Доти» на веревках спустились фонари. Их провели вдоль всего судна от кормы до носа.

– Все в порядке! – крикнул англичанин.

Их боцман выругался по-русски.

– На каком языке? – спросил Черный.

– Ин рашн...

– Хорошая ругань?

– The best^[*], – ответили с корвета. – Алло, гуд индиан, иди дальше, мы тебе посветим.

^[*]Наилучшая.

Пока пароход, подгребая винтом, расхаживает между мелей с огнями, корабль безмолвно стоит во тьме!

– У тебя не разошлись швы после свидания?

К нашему адмиралу обратился кто-то, конечно пониже чином:

– Слышишь, старая обезьяна? Не лезь на мель... Кой черт тебя понес... Гляди, вот в лучах света выбегают белые волны. Туда не ходи. Иди к пароходу. Фарватер там. А тут мель.

На носу зажгли сильный огонь перед отражательным зеркалом, и виден перебой волн на мели.

– Видишь?

– Да.

На корвете довольно много голов собралось над бортом.

– Смотри, у них весла!

Путятин поблагодарил. Можайский встал в рост, перекинул через борт на судно несколько свежих кетин.

– Отваливай поживей, старый мальчик, от тебя смердит! – сказали Путятину. – Не видели «Авроры»? Если узнаете про «Аврору» – будет вознаграждение!..

– Ноу...

– Кам элонг!^[*]

^[*]Проходи!

– «Аврору» все ищут, – говорил шепотом адмирал на рассвете, сидя с офицерами за пустым горячим чаем.

– Да вы что, Евфимий Васильевич, боитесь? Вы же на русском судне. Теперь навсегда по-русски перестанете говорить? – спросил штурман Семенов.

– Да, пуганая ворона... – согласился Евфимий Васильевич.

Он был кроток и покорен.

– А вы знаете, кто с нами говорил в рупор? – спросил он. – Это Чарльз Эллиот был... Я его узнал! Это он! Видный мужчина!

Где и когда он знал Эллиота? Чего не хранится только в памяти старого моряка! Или мерещится ему. Адмиралу ведь не скажешь: «Ври!» или «Травишь!»

– Хорошо, что вы, Константин Николаевич, просидели внизу. Для сброда с котиколова не подходите, – заявил Можайский.

Посьет ответил, что скучал в одиночестве, когда опросы затянулись, решил: будь что будет – и уснул, как Гончаров в подобных случаях.

Путятин не сводил глаз с Колокольцова.

Александру казалось, что адмирал желал сказать ему: «Я прошу вас больше в жизни с японками не возиться. Вы видите, как подготовлен должен быть морской офицер ко всяким неожиданностям! А в миг испытания ведь вы молчали... И все! А ведь наслаждения получали в то время, когда надо было неустанно заниматься и готовиться, хотя бы по словарю Бутакова!» Но не буду же я виниться, мол, никогда больше не повторится... Да, я в ту минуту почему-то все время думал о ней. Впрочем, может быть, у адмирала и на уме нет ничего подобного!

...Весь день ярко сияло солнце. Из-за горизонта выступили горы с обоих бортов сразу. Они стали сближаться.

– Ну вот, и не попались! – радовался Сизов, снова заступая на вахту. Он еще хотел сказать, что прошли благополучно, но не осмелился, из суеверия, мало ли что еще может случиться.

– Убрать теперь эти шкуры? – спросил Тряпичкин у боцмана.

– В море их выбросить, такая пропастина! Смердит за милю! – говорит Аввакумов.

– В трюм! – возразил Черный.

– Они уже не годны, сопрели.

– Посолим их...

– Сильный запах от них, «Хэда» такая чистая, а провоняла, – сказал Глухарев.

– Не бухти, не бухти, – вмешался Колокольцов.

– Ничего, потерпишь, – ответил боцман.

Ночью меж облаков засветила луна, и мыс Лазарева со скалами на горе, в виде перегородивших море гигантских башен, проступил на фоне светлого ночного неба. Стоянка с южной стороны мыса Лазарева почти безопасна, тут ветры дуют с севера, из лимана, который находится по другую сторону перешейка.

Высокий, почти мальчишеский голос, родной и беззлобный, окликнул с берега:

– Кто идет?

– Шхуна «Хэда»! Адмирал Путятин прибыл из Японии! – ответил в рупор Колокольцов.

Бухнул якорь в тихую ночную воду.

– Потрави... Еще потрави, – велел Колокольцов.

С берега шла портовая шлюпка с фонарем.

– Где наша эскадра? – волнуясь спрашивает Александр.

– Больше месяца, как миновала мыс Лазарева, – ответил со шлюпки молоденький мичман. – Вошла в Амур! Там все корабли!