Дождь прошел. С раннего утра солнце светит прямо в глубокий разрез. Под сопками блестят пески, и в цвет с ними блестят стены разреза с глянцевитыми отпечатками резавших почву лопат. Легко шумят вершины берез в свежей, едва распустившейся листве. Пробегает легкий шум по лесу. Стоит лучшая пора раннего лета.

Из земли вместе с деревьями и кустарниками вырезан широкий пласт.

Сашка больше не работает здесь, и кажется, что без него скучней. Он давно предупредил Егора, что пойдет в китайскую артель. Со вчерашнего дня всем известно, что у одной из китайских артелей – русский старшина. Никто не знает, что он приемный сын Кузнецовых. Егор молчит, соседям по Уральскому, кажется, нет до этого дела, они друг друга почти не касаются.

Егор рубит песок, и Васька рубит. Работа идет в два забоя.

Отдохнувшая, отоспавшаяся Катерина подкатила пустую тачку. Она счастливо и застенчиво улыбается, глядя на Егора. Взяла лопату и стала бросать песок.

Катя теперь как настоящий откатчик. Поехала, заскрипело колесо.

Катерина с Татьяной и Федором в три тачки возят пески и моют. Вот опять слышно, повалились пески и галька загрохотала о чугунный грохоток. Федя там перевернул тачку и перелопачивает породу.

Егор думает, что придется дать согласие Ваське с Катей, пусть венчаются.

Сашка наводит порядок в своей артели. Там есть курильщики опиума, игроки в азартную хунди-хайди…^[*] Китайцам выдают квитанции, набирают их на казенные и частные работы, а они по этим квитанциям переходят границу и бегут на прииски.

^[*]Красные – черные (игра в кости).

Кого только тут нет по колодцам, по шахтам и по штольням, по всем этим земляным норам, где трудятся сотни мужиков, баб и подростков. Их не видно, они в желтой грязи. По прииску ходит очкастый, толкует с народом про выборы. Никита Жеребцов тоже все о выборах, как о собственном хозяйстве. Уральский торгаш, старый спутник и сосед Федор Барабанов говорит, что хорошего на сходе не жди. Федор всегда жалуется, все ему не так, словно нужна и тут Егорова подмога.

Вчера собрался большой сход, спорили, как выбирать. Пришли вятские старатели, старики и молодые, и объявили, чтобы на выборы пьяных не допускать, иначе они все уйдут со сходки и выберут себе старосту, а приисковую власть не признают.

– Уже подготовлен спирт, с утра президенты будут угощать народ, – кричали бабы.

– Откуда вам это известно? – закричал Барабанов.

– Это уж мы знаем! Тут за спирт и за опиум все золото выкачают…

– Гнать спиртоносов! – кричали кержаки.

Вятские стояли тоже дружно, Егор даже порадовался, на них глядя.

Так и решили вчера: пьяных гнать, не подпускать к сходке.

Катя подкатила пустую тачку.

– Я пошла обед варить, – она захихикала и, счастливая, убежала.

* * *

А день – чудо! И город, целый город вдруг приехал к Кате. Такого множества людей она никогда не видела.

Она – неграмотная, выросшая подле отца-пьяницы, попала сюда, увидела такую жизнь, о которой не знала. До сих пор она полагала, что все пьяницы! И она только со страхом ждала, что же будет, когда приедет Васькина мать. Увидит ее с нищим отцом? За Катей ведь нет ничего… «Или мать у Васи такая же добрая и нежная, как он? Ведь он в кого-то уродился?» Катя уже сказала Васе, что надо съездить купить обновы. «Васька женится и сам же должен меня обряжать! Хотя бы успеть до материного приезда!»

Лодка за лодкой подымались против течения. На берег лезли оборванные мужики, с припухшими, обожженными лицами, в волдырях и болячках.

– Не признаешь своих, Кондратьич? Тут гнус жгучий, он нас поел. Шишки нам наел на мордах.

– Никак, сват? Что-то, Родион, ты шибко нежный стал!

– Привел всю деревню, сватушка!

– Тятенька! – ринулась от бутарки Таня.

– Ну как, допустят нас? Нет? – спрашивал у Родиона долговязый Санка Овчинников. – Мыть-то, говорю, нас допустят ли?

– Да тут все свои. Вон зять Федя идет.

Санка боялся своего брата Котяя Овчинникова, с которым уже несколько лет жил не в ладах. Он слыхал, что Котяй и друг его, сосед Никита Жеребцов, тут в большой силе. Егор, конечно, силен, открыл прииск, но Егор – добрый, кто же его станет слушаться! Болела душа у Санки, что про Егора идут толки впустую, а настоящая сила тут у Котьки с Никитой. А брат всегда притесняет. С чужими как-то легче и лучше.

– А где Вась? – спросил Егор.

Татьяна махнула рукой за реку.

– Дозволь нам на твоей стороне, – низко кланялся огромный Овчинников. Борода у него посерела от набившейся мошки.

– У тебя клопы в бороде, как в бабкиной постеле, – сказал повеселевший Федя.

– Это лесные, зеленые…

– Что же с вами делать! – сказал Егор. – Мойте, раз явились. Не гнать же.

– Угощение уж как водится! – сказал Санка.

Федя любил тестя. С Родионом всегда можно выпить и весело поговорить.

Беднота, мужики-новоселы в зипунах и рваных шапках, и гладкие староселы в картузах с американскими широкими ремнями на рубахах проехали куда-то на двух лодках.

– На которой же стороне реки тебе желательно? – спросил Федя.

– А где Котяй? – спросил Овчинников.

– Он на Силинской, на той!

– Тогда я здесь! А ты, Родион?

– Как Егор Кондратьевич?

– Места и тебе хватит. Стало бы силы, да тут тысяче людей на годы работы.

Пришлось работу бросить и забой оставить. Вытащили бутарку на берег и пошли все наверх. У Катерины уха кипела белым весенним ключом.

– Чья находка-то?

– Поздравляем! Уж обкрутил сына! Что же, видно, здесь взяли!

Мужики обнимали Катю, как свою.

– Да еще не венчаны. Тут же сыграли бы, да без попа…

– А что вон там за народ?

– Верно! Что такое? Дерутся?

– Это выборы сегодня обсуждают.

– А я думал, молебен на той стороне.

– А что же ты не идешь, ведь тебя должны выбрать?

– Нет, тут не так!

– Выборы? – Спирька даже крякнул, словно от испуга.

– Ты что?

– У нас строй правительства невыбранный? – строго спросил оп.

– Мало важности, – ответил Родион. – И так могут нас выслать пожизненно.

– Это не впервой!

– А мы спирта привезли, – сказал Родион, – продуктов. Знали, что ты здесь, и на твою долю! Жаль, Иван оставил нас… Эх, Ванча, был друг! Стал миллионер, пароходчик, банк хочет открыть, к французам поехал. А когда-то к Спирьке в зятья набивался! Был бы ты, Спирька, миллионер! Завел бы свой дом в Петербурге, как Иван.

– А какое на той стороне золото? – спросил Спиридон.

– Да такое же! – ответил Егор. – Так редко бывает, чтобы на обоих берегах одинаковое содержание.

Он сказал, что народ стал быстро теперь переселяться на Кузнецовскую сторону.

Наскоро поели и поблагодарили Катю.

– А кого выбирают? – спросил Родион.

– Кого придется…

– Хм! Американское правительство! – с презрением заметил Спирька.

– Мы поедем на выборы! – сказал Родион. – Оружье брать?

– Не на охоту, зачем оружие? Возьми револьвер, – посоветовал Спирька.

– Сват, посиди… – попросил Егор.

– Не-ет, сват!

Егору хотелось узнать, что в Тамбовке, что дома, на Амуре.

– Да и тебе бы надо быть на выборах-то. А то змею выберут, – сказал Спирька. – Я понимаю. Ты из гордости. Желать надо, чтобы поклонились.

– Это верно! – согласился Родион.

– Нельзя работу бросить.

– Но и нельзя Калифорнию разводить! Что же это за безобразие! Как будто не рядом Сахалин. На эти же шалаши вам всем решетки приладят. И тайги в тайге не увидишь! А как тут содержание? – поинтересовался Спирька.

– Шло!

– От добра добра не ищут! – сказал Федя.

– А может, там тебя ждут? – спросил Родион.

– Тебя бы и я признал президентом… – сказал Спирька. – А мои родичи там?

– Там!

– Они безмолвные. Сделать могут все, а сказать не умеют. И объяснить ничего не могут. Как рыбы. Я сам таких выбрал. Мне миллион не надо.

– Я туда не просился.

«Че-то они обидели нашего Егорушку!» – подумал Родион.

– А говорят, у вас подкупали выборщиков и платили хорошо… Кому рублем, кому спиртом!

– А кому языком! Кайлом ли! – добавил Родион.

Тамбовцы оставили груженые лодки и отправились все вместе на выборы на лодке матроса.

Егор знал, что если бы он забрал дело в свои руки, то порядок установился бы. Ему не приходилось еще управляться с кобылкой. Но и свой брат, мужик, и приискательская кобылка – все люди. Егор не боялся ничего людского, хотя и знал, что осторожность нужна.

Решимость нужна против отпетых, буйных, кто не посчитается с порядком. Без хорошего кулака общество не защитить. Но Егор знал, что варнаков тут немного. Сошлись амурские крестьяне.

Не бывало еще дела своего или общественного, которого Егор бы не постиг.

Узнавая о том, какие события происходят в мире, он понимал, в чем их причина, жизнь мира не оставалась для него туманом, в котором ничего не видно и от которого только отмахнуться.

Он понимал, что должен взять прииск в свои руки не только потому, что открыл его. Тут много непорядков, и кое-кто в мутной воде норовит поймать рыбку.

Только добиваться, спорить, доказывать свое умение и свое право Егор не желал.

Теперь при всяких выборах люди выставляли себя по пословице: «Сам себя не похвалишь». Торгующие на самом деле были классом чуждым. «Классом», – как говорил Студент. Недаром Катька рот открыла, слушая его.

Егор не желал хвалиться. Народ должен сам видеть. Если же собрались хватать, рвать или косым боком протиснуться вперед соседа и жить в ползакона, то исполать… Каждый получает то, что хочет! Егор работник и не пропадет. И будет работать в забое, с кайлой, и станет мыть на бутарке. И не обидится, своя работа – хорошее дело! Не честь, а тягость возьмешь на себя, приняв управление обществом.

Егор не поехал на сход. Если надо – придут и поклонятся!

Если не выберут, то Егор позаботится о семье и своих сельчанах. «И я не простак! Пусть попросят». Егор еще покажет, что не очень-то нужна ему атаманская должность… «И так лучше, скорей обо мне вспомнят, когда не приду!» – решил Егор.

– А Татьяна где? – спросил он Катерину.

– На выборах! И Ксенька там. Все с мужьями поехали. Отец там.

– Ксенька?

– Как же! Ксенька все мужа седне учила, как и че сказать… Она везде суется. Все спрашивает меня, мол, ты им кто… Дочь, мол, или кто еще… Племянница…