От синих лохматых лесистых берегов в озеро протянулся лысый мыс, редко уставленный берестяными юртами. Тунгусы обступили Бердышова. Савоська подвел к Ивану слепого старика. - Вот Суокина, тот самый старик, у которого ноанский торговец сына погубил.

Тунгус тянул слабые руки, желая ощупать Ивана. Они дрожали, как ветви на ветру. - Кто хочет узнать, как погиб мой сын?

Старик рассказал, что Синдан избил сына и парень долго хворал. - Их рода прозвание Ыйден, - говорил Савоська. - Ыйден - значит царь. Этот старик царского рода. У тунгусов давно цари были. - Вот до чего тунгусские цари дожили! - сказал Иван, обращаясь к Илье и Ваське. - Были цари, да одичали. А самого последнего торгаш насмерть, избил.

Тунгус рассказал Ивану, что все они здесь крещеные. Еще до прихода русских ездили они за хребты, и на Бурукане крестил их поп в юрте с крестом. - Ну, а кто у вас царем был? - спросил Иван.

Старик долго перечислял имена своих предков. Васька смотрел на тунгусов, и не верилось ему, чтобы такие оборванцы были царями. - Вот был царь так царь!.. - покачивал Иван головой, как бы неподдельно сожалея о судьбе тунгусских владык. - Провинились они в чем или их завоевали?

Иван слыхал, что были случаи, когда царей свергали и рубили им головы. Похоже было, что и у тунгусов что-то стряслось с царями. - Паря, этот случай не худо бы всем царям знать!

"Приеду домой, надо рассказать, что я тунгусского царя видел", думал Илюшка.

Ыйден пожаловался Ивану, что старухе его не хочется жить на озере. Говорит, в лесу теплей и не так страшно. Боится, что опять Синдан может прийти. - А русских не боится? - Нет, русских-то мы не боимся. Я молодой был, помогал русским, тихо и, как показалось Ивану, с обидой сказал Ыйден. - Мы ждали, что жизни перемена будет...

Слепой Суокина принял Ивана за офицера и благодарил, рассказал подробно, как погиб сын, просил, пусть русские осудят Синдана.

Ночевали у подножья крутой сопки у стойбища самогиров, как называли родственное гольдам племя, жившее на этом озере. По их имени озеро Эворон называли Самогирским.

С вечера Иван изрядно выпил и уснул на корме лодки. Ночью он проснулся, вылез из-под полога и уселся у борта. Черная блестящая вода уходила в бескрайную даль. Было прохладно, с озера тянул ветерок. На скалах высились кедры и ели, похожие на черные перья. Над их вершинами горела луна. Слышались удары бубна, крики. В одной из юрт блестел огонек там шаманили. - Га-га!.. - доносился голос Савоськи. - Га-га!.. - кричали гольды.

Шаману них был свой, но Савоська вызвался помочь вылечить больного.

Ивана вдруг взяла тоска. Чувство это изредка, но с большой силой охватывало его.

"Где я? В тайге, на озере, за тысячи верст от людей! - думал Бердышов. - Тут никогда никто не бывал, кроме меня да офицеров от Невельского..."

Человек, привыкший к дикой жизни, выросший в тайге, Иван хотел поехать в людные места, в большой город, посмотреть разных людей, потолковать в живой толпе. Ум его не мирился с тем, что всю жизнь придется скитаться по глухим таежным трущобам. Ему казалось, что где-то есть место - многолюдное, яркое, веселое, назначенное ему, - от которого он почему-то отторгнут, и не он один, а весь его род. И вот Бердышовы всю жизнь таскаются по тайге и все не выберутся из нее домой. Иван тосковал по этому неведомому гнезду.

"Я всю жизнь отступаюсь от того, чего хотел. Что толку, что я помогаю людям? Я не смею делать то, что хочу. А если рискнуть?" - подумал он. Душа защемила от того, что представилось ему. "Это было бы счастье! Неужели я не могу сделать то, что хочу? Только не надо бояться".

Ивану давно уже и сильно нравилась Дуняша.

Еще когда ей было тринадцать лет, а он бывал в Тамбовке у ее отца, ему все хотелось смотреть на нее. Теперь она подросла, ей шел семнадцатый год. Он сам понять не мог, что с ним делалось, когда он ее видел. Он все забывал: жену, семью. Он все ради нее бросил бы: и дела, торговлю, охоту. Он готов был ради нее еще бог знает что сделать, а не только бежать вровень с лошадьми по цельному снегу из Уральского до Мылок. Он чувствовал, что теперь ему не удержаться, его как понесло течением. Он еще сам не знал, как все сделает, уменье действовать силой и хитростью было у него в крови.

Он, кажется, не всегда бы смог рассказать сам о своих мыслях и намерениях, как не мог он рассказать о многих приметах охоты на зверя: в его охотничьей душе была выработана почти звериная чуткость, и он знал такие уловки, для которых, кажется, и слов-то людских нет. - Га-га! - орали в юрте.

"Сейчас пойду шаманить!" - решил Иван.

Ему хотелось сильных движений, буйства, озорства. Он перепрыгнул с лодки на гальку. С разбегу распахнул дверь в юрту. Васька побежал за ним. Илья помчался тоже. - Га-га! - дико заорал Иван. - Га-га! - подхватили гольды. - Хорошо, хорошо, давай еще! - орали они из темноты. - Хорошо, русский! Заходи скорей! - Га-га! - заорал еще громче Иван. - Уже пошел, пошел, черт! Испугался!.. Вылезает из больного!

Иван схватил бубен, пояс с погремушками и, притопывая, запел:

Эх, у попа была кобыла,

Она в Шилку пить ходила!

Он завилял крестцом, как заправский шаман. - Хорошо, хорошо! Еще надо! - раздавались голоса. - Вылез черт! Готово! - вдруг закричали дружно гольды.

Иван "перегнал черта" в соломенное чучело, выхватил револьвер и трижды полыхнул в него. - Готово! Все!

Чучело вытащили. Иван зажег спичку и подпалил его. Гольды наперебой обнимали и целовали Бердышова. - Сразу вылечил, - говорили они. - Вот так лоча-шаман! Как песню запел, черт сразу бежал. Ты про попа пел? Ух, черт попа боится! - Как же, мой дедушка был амба-лоча! - говорил Иван.

* * *

Вечером у костра Савоська рассказывал про амба-лоча: - Однажды, много-много лет назад, на Горюне появились амба-лоча. За ними гнались маньчжуры. Их не могли поймать. Амба-лоча уходили быстро, никак нельзя было догнать. Тогда маньчжуры позвали великого шамана. Тот шаманил долго и вызвал тучи. Сразу выпал снег. Это летом было. Амба-лоча уходили быстро, но следы стали видны на снегу. Их нагнали и всех убили... - Это наши деды были! - сказал Иван. - Тут их костей немало. Русских все ругают, и все хотят убить. Где бы что русский ни сделал - все плохо. Одно известно везде - русский вор и грабитель! Одна ему похвала амба-лоча! Это нам с тобой, Васька.

Утро занялось над горами. Зарозовели туман и вода в озере.

* * *

Дела шли к концу. Скоро-скоро уж ехать вниз по Горюну. У Ивана дух захватывало при мысли, что скоро все тут будет закончено и тогда можно повернуть лодки и начать спускаться. Он любил путешествия вниз по горным рекам. Вверх идешь - мука, вниз - отдых. Обратный путь весел, легок и скор. Но еще веселей оттого, что впереди душе отрада, надежда. Другая борьба, приятней этой...

Сотню верст, что прошли с трудом, подымаясь против течения, толкаясь шестами о дно, вниз пронесешься за день-полтора, одну ночь ночуешь, и работы никакой, поглядывай только, чтоб не налететь на бык или корягу. Скалы полетят назад одна за другой, поплывет лес, прогрохочут перекаты, тряхнут раз-другой долбленый бат на порогах, на огромных каменных ступенях, прокатят вниз по прозрачной быстрине и по пене, над близким уступчатым каменным дном.

Но прежде чем идти вниз и отдыхать, у Ивана было еще одно важное дело. Он намеревался отправить в эти места целую партию людей, но не по Горюну, а с другой стороны водораздела - по Амгуни. Часть товаров и продуктов он завез сам.

Дело решил начинать в тайге, в глубине ее, между реками Горюном и Амгунью, за озером Эворон. Савоська знал обо всем. В Николаевске уж был надежный человек - старичок из забайкальских Бердышовых, когда-то бывавший тут с Иваном. Он должен подобрать десяток людей и идти с ними сюда. Ивану надо было побывать на месте самому, осмотреть все.

Днем лодки шли по озеру под парусами, перевалили быстро, часа за три. На устье одной из горных речек Бердышов оставил лодки и гребцов. Он сказал Ваське, что вместе с Савоськой завтра идет в тайгу. - Пойдем с нами.

Парнишка согласился с радостью: пойти в дремучую горную тайгу ему давно хотелось.

Вечером из Кондона приехал нарочный на оморочке. - Синдан тебя ищет, - говорил он Бердышову. - К тебе хотел ехать поклониться, в гости звал. - Пусть ждет, - ответил Иван. - Мне надо в тайгу. Кланяйся ему, скажи, что я о нем соскучился.

Оморочки Савоська взял у самогиров в той деревне, где шаманили.

Утром по речке, а потом по болотам Бердышов, гольд и Васька пошли на оморочках. Васька сидел вместе с Бердышовым. Целый день пробирались по воде среди леса, иногда вылезали и волоком тянули оморочки. Заночевали на релочке под пологами и на другой день двинулись пешком по тропе. Зеленые мхи, как линяющие шкуры или заплесневелые меха, свисали с мертвых ветвей. Тропа потерялась на болоте. Дальше прыгали с кочки на кочку. Из-под кочек вздымались пузыри. В тайге, хлюпая по лужам, мелькнул олень.

Иван, гольд и мальчик вышли на таежную реку. Бердышов показал ямы, заросшие травой. - Вот тут великое богатство. Видишь эту падь? Кругом сплошное золото. Скоро тут будет у меня прииск, заработают машины. Загоню сюда людей, станут они драть эту мокрую землю. Товар для них складывал в Кондоне.

Васька понял, зачем Бердышов вез в верховья реки большой груз спирта, муки и круп. - Я боялся, что тропу забыл.

Иван копал в старой яме песок, промывал его в лотке, который привез с собой, и показывал Ваське золото - маленькие, тусклые, но тяжелые желтые знаки*.

_______________

* Так называются крупинки золота.

- Вот будем живы-здоровы, приедешь на это место, поглядишь, что тут будет! Я это золото давно знаю. Еще мой дядя лет двадцать тому назад первый в здешних местах это золото нашел. Возьми-ка лоток да поплещись сам.

Васька погреб песок лопаткой, потащил лоток к ручью и, сидя на корточках, пускал в него струю, как это делал дядя Ваня.

Савоська разбил палатку. Затрещал костер, дым пополз по чаще, сливаясь с бледно-зелеными висячими мхами на деревьях. Что-то варилось, вкусно попахивало.

Ваське надоело мыть. Иван и Савоська ходили вокруг, копали, обсуждали, где и как ставить на будущий год амбар, где брать лес, где будут землянки и барак, как делать разрез, где и как лучше промывать золото.

Люди должны были успеть прибыть в этом году и начать рубку леса и пробную промывку. Весной явится сюда сам Иван, а потом придет целая партия народа, и начнется промывка.

Иван еще должен был съездить в город, сделать заявку, "справить бумаги".

Бердышов и Савоська взяли топоры и стали делать зарубки на деревьях. - Теперь это место мое! - сказал Иван.

Васька уже знал таежные законы. Отец на Додьге тоже зарубки делал.

Иван сделал много зарубок, гораздо больше, чем отец. - Зачем ты так много затесываешь, дядя Ваня? - спросил мальчик. Чтобы видно было? - Как же! Я тут все показал, где амбар строить, где барак, где бить шурфы. Колодцы, пески подымать и мыть из песков золотишко. Я этим топором разрисовал тут все, целую контору развел, как инженер. Люди зайдут, им сразу будет видно. А зимой я сюда нагряну, погляжу, как они: спят ли, золото моют ли в потемках, готовят ли лес. Лес ошкурят, высушат, построят дома хорошие. - Для рабочих? - Нет, кобылка сама себе сладит землянки. Строить надо амбары, контору. А уж потом и барак.

Тут есть золото всюду, тут целый город можно построить. Нынче явятся сюда люди - у них будут продукты. Да еще запас оставил я у Юкану. Пусть лежит на всякий случай. - А если кто это место займет? - А никто не займет! Никто! Раз я сделал зарубки, это крепче документа... Тогда мы с Савоськой заедем и тому, кто займет, по пуле в оба глаза. Да того быть не может, еще не бывало. Теперь зарубки сделаны секрета нет; можешь приехать, отцу рассказать. - А дядя Родион спросит? - Пусть спрашивает. Скажи и ему. Не ворованное!

Иван все больше поражал Ваську. У него, оказывается, были какие-то люди, он распоряжался, приказывал. Ездил в город. Он действительно был как царь лесов, Горюна...