Морозы стояли такие сильные, что промерзла не только Додьга, но и русло подо льдом. Давно уж никто не ходил в "Кузнецовский амбар". И когда потеплело, работы никто не начинал.

Однажды к дому Егора подъехали нарты. Вылезли старики гольды в разноцветных шубах. - Что такое случилось? - всплеснула руками бабка Дарья. - Гляди, какие поднялись!.. Вон тот, что еще прошлый год помирал. - Нет, уж он нынче рыбачил, за веревку-то держался. - И Улугу с ними приехал, - молвила, заглядывая в окно, Татьяна, - и Продувной!

"Продувным" звала она Писотьку за то, что тот всегда суетился и навязывал купить какую-нибудь дрянь.

Кальдука тоже приехал. Породнившись, он сдружился с мылкинскими. - А мельница цо таки? Церт? - с порога спросил любопытный Писотька.

Один из стариков был так дряхл, что другие вели его в избу. Он с трудом перелез через порог. Это был столетний полуслепой гольд с выпуклым лбом мудреца. Он выступил вперед, откидывая большую свою голову и силясь сквозь бельма разглядеть Егора. Тут же был девяностолетний Сигади, ловивший осенью кету на Егоровой косе.

Гольды внесли какую-то длинную палку. Егор разглядел, что это копье с широким железным наконечником.

Слепой старик заговорил по-гольдски, держа копье на вытянутых руках. Он вложил это копье в руку Егора. Сигади дал кожаный мешочек, в котором оказался красный камень, желтые наросты с сучьев березы, мягкие, как вата, и кусочек железа. - Нам помогал. Бабка нас лецил! - восклицал Писотька. - Мы думали-думали и тебе копье даем и от родового кремня кусочек. - Будешь, как настоящий Бельды! - пояснил Улугу. - Как наш человек! - Тебя увазаем! - добавил Писотька.

Столетний старик обнял Егора и облобызал в обе щеки. Старики стали подходить к нему по очереди. По их торжественному виду Егор понял, что все это дело нешуточное. Он даже растерялся, не понимая, за что ему от гольдов такой почет.

Сигади обнял деда Кондрата, потом бабку, поцеловал Наталью, Таню, Федьку и всех ребятишек, ласкал их, трогал за щеки и певуче говорил что-то по-своему.

У Егора было полкабаньей туши, хлеб. Два куля с намороженными пельменями висели под балками в амбарушке.

Бабы живо разожгли плиту и в кипяток навалили пельменей. - Тебе, Егорка, хлеб растил, хорошо жил, плохо людям не делал. Нас разговор понимаес, как нам брат, - говорил Писотька. - Не воровал...

Улугу внес Егору еще один богатый подарок - лыжи, обшитые крепким белым сохачьим мехом, широкие, как доска, чтобы тяжелый и рослый друг его не вяз бы в снегах. - Чтобы шибко бегал!.. Помнишь, мы с тобой сохатого убили? Это из той шкуры. Чтобы никто тебя не догнал. Самые хорошие лыжи. По-нашему, сохальта. Наконечник лыжи называется делига, вот, гляди, белый наконечник, как стрела, у русских такой лыжи нету. Смотри, какой делига я делал... Ты на своих бегаешь и вязнешь, а этот наконечник снег ломает... Вот муусамса - петля, ногу продевать. Не деревянный, тоже из шкуры, но крепкий, как железо. Так мы делаем. - Бегай сто верст, ево ни церта! - подхватил Писотька. - А застежка у сохальта деревянный! Цо таки? Ево тоже своя фамилия есть! Кадекхка! тонко прокричал Писотька.

На лыже под ногу гольд постелил и закрепил намертво железную полоску. - Снег чтобы не приставал... Вода попадет, тозе худо не будет.

Улугу дал еще Егору палку с наконечником из сохачьего рога и с колесиком из черемухового дерева.

Но самым дорогим и затейливым подарком была геда с древком из черной березы. К геде был деревянный чехол для наконечника, резной, расписанный красными и синими рожками, с деревяшкой на веревочке в виде поплавка, чтобы затыкать за пояс, когда снимаешь чехол и вешаешь его к поясу на охоте. Но нужней всего Егору были лыжи. - Егорка, геда тебе даем, ты будешь охотник, как Бельды. Бей медведя! Только не обижай. Смеяться над нашим медведем не надо. Медведь - хороший человек. Он тут хозяин. В тайге нет другого хозяина, - говорил Писотька. Когда бьешь, скажи потихоницьку: "Хорошенько, хорошенько повернись, сердце мне подставь". Так скажи. Если медведь сердится, скажи: "Потише, потише!" - и бей! Потом мясо, жир снимаем. Его не помирает! Только мясо отдает. Да, Егорка! Медведь тебя любит!.. Мы слышали! К тебе идет. Ты лапу ему в рот давал. - От кого же слыхали? - спросил дед с удивлением. - У-у!.. Слыхали, дедушка, вы тозе медведя играли, как наса! Его толкали из берлоги. Потом веревками вязали, на лапу рукавички надевали. Который человек медведя играет - самый хороший!

Дверь тихо приотворилась. - Ну иди, иди, - сказал Егор.

В дверь пролез пегий мохнатый медведь. Он вырос, отъелся. Обычно Егор держал его на цепи, но часто спускал. Как огромная собака, зверь подошел к нему, лизнул валенки и лег. Он оглядел гольдов. Выражение глаз у него хитрое и злое. Он сморщился, подымая ноздри, оголяя зубы. - Ну, Писотька, играть будешь с медведем? Ну-ка, давай! - сказал Егор. - Цо таки? - отпрянул гольд. - Играй с ним. Он тебя не сломает. Мишка, будешь бороться? - Цо таки? - заметался Писотька за столом.

Все засмеялись. - Он ученый! - рассказывал Егор. - Скажи ему: дров принести или воды - он знает. Только не знает, когда кончать работу. Надо сказать: "Хватит!" А то будет таскать, всю избу завалит. Один раз воду таскал, забыли ему сказать, он все залил. Кадушка полна, а он все льет да льет. А ну, Васька, возьми бандурку, а ты, Петрован, бубен, да сыграйте, а Михайло Иваныч станцует, потешит гостей...

* * *

Гости разъехались. Остался погостить один Улугу.

Егору захотелось сходить с Улугушкой в тайгу на новых широких, обшитых мехом лыжах с белыми торчащими наконечниками, секущими снег. - Надо в обновах на зверя сходить. А, Улугушка? Теперь кто кого перегонит? - В обновах счастье тебе будет, хорошо охотничать начнешь. Ты на своих коровах худо ходил.

Егор показал гольду новый охотничий снаряд: сплел новую тонкую сеть. - Одному тебе скажу. На соболей пойдем по старинке, по-русски, с сеткой и с колокольцами.

Улугу удивлялся. Русские пришли: кроме лаптей и сохи, нет ничего. А оказывается, умеют на соболей охотиться.

Но зачем колокольчики? Разве соболь конь, чтобы с колокольцами бегать?!

Улугу чувствовал, что, оказывается, еще не совсем знает Егора. Гольд смотрел на тяжелые, широкие, словно разбитые работой, руки мужика. Они сумели вспахать релку и построить мельницу, сумели сплести и тонкую сетку на соболей. Пальцы толстые, а плетут ловко. Пешком через всю Сибирь прошел... Откуда он пришел? Где это место? Все там такие, или один Егор такой родился, другие не похожи на него?

Улугу еще хотел бы узнать, как делается железо. Как делается ситец. Почему от новых материй такой запах. Про железо Егор рассказывал ему, что вываривают из камней в печах. Улугу часто и подолгу думал о таких предметах. Мир занимал его. Он хотел все знать. Когда-то он не знал даже, как муку делают! Егорка показал ему в первый год знакомства: растер ручкой ножа несколько зерен. - Че, Егорка! Моя дурак, што ли, - сказал Улугу. - Моя целый баржа муку видел. Если начнем так молоть, сколько времени надо?

Егор показал ручную мельницу, а вот теперь построил огромную ветряную. Улугу бывал там. Видел, как засыпают зерно и как сыплется мука. Ел лепешки из этой муки.

Привыкший к суевериям, Улугу часто все новое, невиданное полагал связанным с нечистой силой. Духа видел он и в пароходе, и в мельнице, и в магазинном ружье. - Я сначала думал, - говорил он, - что мельница спрыгнет на лед. Начнет скакать, как шаман, меня схватит. Мельница на бурхана походит. Есть бурхан Ай-ами с четырьмя руками.

Понемногу все становилось понятным.

* * *

- Замерз? - спросил Егор. - Нет, моя не замерз, - отвечал гольд, хотя шея у него была открыта ветру, - мороза еще нет.

Егор в рыжей шапке, на меховых лыжах с белыми наконечниками. Он широко взмахивает и втыкает на бегу в снег палку с сохачьим рогом. В молодости Егор хаживал на лыжах, и теперь старое уменье пригодилось. - Егорка, быстро бегаешь. Я раньше думал - русский большой, как по снегу пойдет? Однако, утонет. - У нас солдаты старики были - воевали на лыжах, - отвечал Кузнецов. - Да не на таких, а на голицах. А на параде этому не учили. Сами на войне уловчились. - Тебе ноги длинный, ты сам сухой, бегаешь, как сохатый.

Лыжи хороши, ничего не скажешь: богатые, по росту мужика, широкие, как хорошая доска.

Егор в знак благодарности отдал Улугу кулек муки. Отблагодарил за все сразу.

Заткнув деревяшки от чехлов с наконечниками за пояса так, что копья длинными палками волочились по снегу за лыжами, охотники шли по следу маленького черного медведя-муравьеда.

Подниматься в гору на голицах нужна особенная ловкость. Сменив свои стертые лыжи на новые, Егор легче взбегал на сопки. Шкура, подшитая под лыжу, не скользит и на самом крутом подъеме упирается крепко колкой шерстью в снег.

Возвратившись в деревню, охотники принесли соболей, пойманных сеткой с колокольцами.

Улугу запорол двух медведей. - А Силин ушел далеко, - рассказывали сыновья Егору. - Нынче взял запас, нарты. Ружье у него хорошее. - Егорка, - звал Улугушка, - пойдем и мы!

Он уверял, что вблизи моря за Амуром соболей очень много. Егор не хотел уходить так далеко от дома.

Улугу опять гостил у Савоськи, когда приехал Покпа, жаловался на сына, что напрасно ушел из дому. Савоська защищал Айдамбо. Гольды поспорили, потом выпили, помянули былое и решили втроем сходить на дальнюю охоту. - Пусти с нами Ваську, - сказал Улугу, придя утром к Кузнецовым.

Егор узнал, что с Улугу пойдут Покпа и Савоська. "Люди-то они надежные, - подумал он, - случай редкий!" Егор желал, чтобы дети его приучались к тайге. - Как же Савоська от торговли уйдет? - Ничего. У кого меха будут, подождут. - Тятя!.. - умоляюще молвил Васька, узнав, из-за чего приходил Улугу. - Что же, ступай. Только соберись хорошенько.

Копья Егор сыну не дал. Он не очень верил в это оружие. Васька пошел на новых лыжах, с новеньким, купленным у Бердышова винчестером.

Долго смотрели отец с матерью, как Вася шел крупным шагом на лыжах через реку следом за нартой, запряженной собаками.

Сын уж подрастал. Ноги у него становились все длинней...

Впереди брел Покпа, пробивая снега, за ним Васька. За Васей - Улугу и Савоська.

Нарта и четверо охотников шли долго, становясь все меньше. Вот уж чуть заметные точки да черточка чернеют у подножья сопки, что огромным сугробом залегла за Амуром.

А за сопкой - хребты. Васе лезть на них... Материнское сердце болит. Подумать страшно, ведь слабое дитя, сосавшее ее грудь, пойдет через эти утесы.

А отцовское сердце надеется на сына, на его крепость, сноровку. Да и гольды не малые ребята, знали, кого брать с собой. Гнилого не позвали бы в такой далекий путь. Горд Кузнецов, что гольды признали его сына годным к охоте, взяли с собой.