Гиляки решили хорошенько позабавить Чумбоку и стали готовиться к празднику медведя.

— Что он в клетке сидит! Давайте съедим его...

Еще весной они ездили на большой лодке вверх по Мангму и купили в деревне Вайда молодого зверя. Медведя кормили рыбой. Он разъелся, стал тучен, ходил, тяжело переваливаясь с лапы на лапу.

Весь род Ньегофин съехался на Удд в день праздника. Медведя разукрасили цветными тряпками и лентами.

— Мы хотели этого зверя зимой съесть! Сильно раскормить хотели, — рассказывал Чумбоке страшный Хурх. — Но, знаешь, лучше сейчас съесть...

...Длинная вереница парней и девок с приплясом бегала по острову. Гиляки гуськом, держась друг за друга, обегали вокруг медведя. Бил бубен. Приезжий с Коля шаман рода Ньегофин вытанцовывал, выступая в одиночку, и движениями бубна показывал, что надо делать.

Пляски, крики и пьянство продолжались до вечера.

На другой день медведя на цепи водили по острову и заставляли танцевать. Ему молились, кланялись и в то же время в морду зверя совали березовую дубину, чтобы он вставал на дыбы. Медведь ярился. Веревками тянули медведя то вправо, то влево, как бы норовя разорвать на части. Зверь противился, упирался, но огромная ватага гиляков заставляла его идти за собой. Молодые гиляка вскакивали на медведя верхом и хватали его за уши.

Под вечер медведь смирился и покорно следовал за шаманом. Когда пляски закончились и медведя привязали к клетке, он устало сел на задние лапы и, вскинув морду, жалобно заревел, и рев его был не такой, как, бывало, слышал Чумбока в тайге, а хныкающий, обидчивый.

«Как сильно досадили ему гиляки, совсем измучили. Даже медведь заплакал», — подумал Чумбока, и ему стало жаль медведя. Так любил Чумбока медведей! Какие сказки слышал про них в детстве!

Каждый день гиляки выдумывали все новые и новые забавы с медведем, и Чумбока в душе обижался за зверя. «Это не молитва, а издевательство, — думал он, выплясывая на песке вместе с гиляками. — Лучше сразу убить и съесть. Да хорошенько помолиться, чтобы не сердился на нас да приходил бы еще...»

Толпа пьяных гиляков и гилячек разбилась на несколько рядов. В обнимку, спиною к морю, танцевали они и тащили за собой медведя — то вправо, то влево. Весь берег пестрел яркими лохмотьями.

— Сейчас убивать будут медведя, — сказал Хурх.

Зверя тянули за цепь и за веревку, дергали его за кольцо в носу. Зверь ревел от боли. Кольцо кровавило ему ноздри. Чумбока чувствовал, что опьяневшая толпа ждет, когда шаман нанесет смертельный удар.

— Еще дерни хорошенько! Еще палкой в морду ткни! — орали гиляки.

— На дыбы подымай!

Шаман натянул лук, но не стал стрелять, а, что-то воскликнув, опустил его. Так он должен был сделать до трех раз.

Вдруг раздались испуганные крики. Женщины дико завыли и, хватая детей, разбежались. Чумбока с недоумением заметил, что все гиляки в ужасе.

Громыхнул выстрел такой силы, какого Чумбока еще никогда не слыхал. Дрогнул воздух, и казалось, что дрогнула и земля. Чумбока остолбенел... Ему словно перетряхнуло душу и чуть не вышибло глаза.

«Гром!» — подумал он и невольно оглянулся.

Из-за мыса вышло огромное судно с тремя мачтами и со множеством парусов. Оно шло совсем близко, под самым берегом. Эти три мачты походили на летающих белых чертей.

— Американ! — вдруг заорал Хурх.

— Американ!.. — кричали вокруг.

Все гиляки бросились врассыпную.

«Американ, — подумал Чумбока. — Никогда не видал, что за американ, только слышать приходилось...»

* * *

— Боб, еще раз! — говорил Хэндли, шкипер английского китобоя. — Они опять собираются, разгоните их! А то ватага такая, что нельзя высаживаться!

Боб запалил фитиль.

— Шлюпку к спуску! — скомандовал Хэндли.

Матросы быстро кинулись к боканцам^[1]. Гиляки с косы увидели, как пламя и густое облако дыма вырвались из борта. Громыхнул пушечный выстрел.

^[1]Боканцы — шлюпбалки, выступающие за борт судна к ним подвешивались шлюпки.

Гилячки уносили детей и имущество. Мужчины кидались к лодкам и волоком с морской стороны спешили перетащить их в залив.

Медведь, гремя цепью по песку, с ревом убегал на край острова.

От судна отвалили шлюпки. Среди людей, ехавших к берегу, Чумбока увидел черные лица. «Негры! — подумал он. — Куда теперь деваться?»

Пока Тыген и Чумбока перетаскивали лодку, шлюпка китобоев подошла к пескам. Громадный матрос с белокурой кудрявой головой выскочил из нее и побежал по косе с ружьем в руках. Другой, в берете, дико засвистел.

На косе прозвучал выстрел. В руках белого матроса задымилось ружье. На песке лежал мертвый медведь. Матросы хватали женщин, отбивая прочь от их подолов плачущих детей.

Чумбока понял — началась охота на женщин. Он видел, как негр поймал гилячку и потянул ее за собой. Она забилась в ужасе. Время от времени он ударял ее и тянул за руки по гальке. Чумбока схватил увесистую корягу из тех белых сухих стволов стелющегося кедра, что мертвеют от жгучих охотских ветров. Подбежав к матросу, он ударил его звонко, во всю длину сучковатой коряги, по спине.

Но матрос не бросил женщину и не стал драться, как сделал бы всякий другой на его месте. Он лишь быстрее поволок гилячку. «Видно, парень не гордый», — подумал Чумбока и хватил еще раз. Матрос тащил гилячку, а Чумбока бил его до тех пор, пока не подбежал другой матрос. Тогда негр отдал ему гилячку, а сам кинулся на Чумбоку.

Матросы тащили женщин к шлюпкам. Они свистели и кричали, разгоняя гиляков. Хурх, сдвинув черные лохмы бровей, пытался сопротивляться. Рослый моряк в берете выхватил пистолет. Гиляк упал, получив удар в висок.

Разогнав гиляков, китобои собрались около шлюпки.

— Славная добыча! Медвежье мясо! — говорили они, когда два негра принесли священного зверя на длинном шесте.

— Смотри, вонючая китайская водка!

— Какая бы ни была!

Захваченных женщин матросы увезли на корабль. Туда же отправили медвежью тушу.

На берег съехал шкипер. Покачиваясь, как бы с трудом, ходил он по песку.

На этом острове шкипер решил варить жир и ждать того человека, из-за которого судно подошло к этим берегам.

— Вот тут будем ставить котлы, — говорил он, указывая место. — Эй, Тим, Джо, живо! — сказал он двум неграм.

Гиляки снова собрались группами и, приблизившись, завели переговоры с китобоями. Матросы дразнили их, показывая, что жены их на корабле, смеялись, расписывали знаками достоинства женщин, грозили ножами и линьками. По приказанию шкипера матросы стали объяснять гилякам, что здесь зажгут костры, надо будет помогать работать, что за это будут кормить жиром. Если гиляки станут работать, то женщины будут им возвращены.

— Эти люди убивают китов, — объяснял Тыген. — Там, в море, у них кит убитый. Они приведут его сюда, будут топить жир. Нам придется на них работать...

«Вот где настоящие-то разбойники! — подумал Чумбока. — Разве их можно сравнить с маньчжурами... Эти сразу хватают женщин, палят так, что трясется земля и небо, выскакивают на берег, бьют веревками, ножами, гонят людей, как собак... Ребятишек отгоняют ногами. Убили нашего медведя. На нашем празднике! Чуть не раскроили голову Хурху. И хотят нас заставить работать...»

Гиляки не соглашались топить жир. Они показывали ножи и копья.

Матросы — белые и черные — знаками передали, что если гиляки работать не будут, жен их увезут совсем. Рыжий велел матросам собираться на корабль.

Гиляки, думая, что корабль сейчас совсем уйдет, испугались. Они бросили оружие и стали показывать, что согласны работать на рыжих.

Лодка гиляков последовала за шлюпкой. Они подошли к судну. Гиляки просили возвратить им жен.

Шкипер приказал гнать всех от борта.

Кок облил Тятиха помоями. Белокурый Боб взял шланг и обдал гиляков струей воды так неожиданно, что Чумбока, напугавшись, выпрыгнул из лодки в море. На борту матросы покатывались со смеху.

На судне, как показалось гилякам, стали готовиться к отплытию. Однако они ошиблись. В шлюпках съехали на берег матросы. Стали свозить котлы. Гилякам велели собирать топливо. Некоторым из них Боб роздал кольца, бусы и тонкие медяшки.

Шкипер, приехавший на другой день осмотреть жироварню, расспрашивал гиляков, не приходилось ли им видеть белого человека, который должен приплыть по реке.

«Нет, мы не видели», — отвечали знаками гиляки. А Чумбока пытался объяснить, что три года тому назад двух рыжих, с длинными носами, но переодетых — с косами, в халатах, — убили маньчжуры.

— А того, которого ты ждешь, наверно, тоже убили, — добавил он, с невинным видом обращаясь к шкиперу.

Хэндли уехал на судно. Он лежал в каюте, курил и плевал. Женщины смеялись в матросских кубриках. Хэндли не запрещал матросам подобных развлечений. «Помогает терпеть, сносить все, что требую я. Я могу затоптать такого матроса ногами — он не пикнет. Но куда, к черту, делся Остен? Дьявол бы забрал его, где его искать!»

Несколько шкиперов в это лето искали Остена. Ждали его, как выигрыша в лотерее.

Утром на судне подняли паруса. К ужасу гиляков, корабль стал быстро удаляться. Негры, оставшиеся на берегу, объяснили знаками, что судно вернется, что женщин отдадут, надо только работать быстрей и лучше. Гиляки старались, тащили валежник, рубили и катали рассохи из стелющихся кедровых зарослей.

Весь день было видно, как вдали ходило под парусами судно. Китобои вернулись. Они привели двух убитых китов.

«Ваши жены у нас сидят, — показывали матросы гилякам. — Им неплохо. Стали толстые. Щеки во какие! Кушают хорошо...»

Началась разделка жира. Чумбока помогал Тыгену. Тело кита было покрыто короткой серой щетиной, сквозь нее просвечивал жир.

Рабочие забирались на огромную тушу и вырубали в ней четырехугольные куски. В туше кита появлялись как бы колодцы. Негры работали в этих шахтах из жира.

— Бывают случаи, что негр тонет. Там у кита в брюхе есть вода. Если негр туда провалится — утонет, — рассказывал Тыген.

Негры выворачивали из колодцев тяжелые кубические куски белого, чистого, прозрачного жира. Тыген залез на голову кита и запустил в отверстие огромный шест.

— Это у него дыхательная дырка, — объяснил он Чумбоке. — Кит из нее воду вверх пускает.

На берегу зажгли костры. Гиляки и негры таскали куски жира к котлам.

Хивгук вместе с детьми и другими оставшимися гилячками не приближалась к кострам. Женщины прятались по другую сторону острова, за гребнем с кривым, лежачим лесом. На случай, если рыжие появились бы и там, лодки стояли рядом. Тыген полагал, что жена его в безопасности. Он работал, чтобы выручить жен своих братьев, женщин своего рода.

Чумбока колол дрова и подкладывал под котел.

— Живо, живо! — говорил ему Тим.

Его самого двадцать лет тому назад схватили на Слоновом берегу и в кандалах увезли на север. Подманили на побрякушки, а потом кинули в люк. С тех пор он стал матросом.

За работой следил негр Джо. Когда поблизости не было никого из англичан, Джо важничал, ходил выпятив живот, как будто бы не был тощим и плоским, как доска. То вдруг он щурился и словно нюхал что-то. Он проделывал перед гиляками все то, что делали перед ним его хозяева.

Неграм приходилось нелегко. Джо бранил их, пинал и бил веревкой.

Приезжал белокурый Боб. Он бил и белых и негров, а на гиляков не обращал внимания. Только Чумбоке досталось от него за любопытство. Чумбока потрогал его одежду и полетел навзничь от удара в лицо. «Как они дерутся ловко, — думал Чумбока, — и запросто. Любят драться! »

— Тебя бы вместо кита сварить в этом котле, — сказал ему Чумбока по-гиляцки.

— Иес, иес! — с важностью ответил матрос.

— Ты собака! Собачья душа!

Гиляки не выдержали и громко захохотали.

— Чумбока в глаза ругает рыжего, а тот ничего не понимает! — удивлялся Тыген.

— Иес! — бормотал Боб.

— Иес, иес! — вдруг передразнил его Чумбока.

Боб схватил его за ворот, согнул и дважды ударил ногой под зад.

Чумбока упал. Потом встал, улыбнулся виновато и, подойдя к белокурому Бобу, неожиданно дал ему такого пинка, что даже матросы расхохотались.

С судна привезли бочки и налили их китовым жиром. Мясо разрешалось брать гилякам. Они с жадностью пили жир и поедали все, что оставалось от выварки. Относили куски своим женам за гребень косы. Понемногу и женщины осмелели. Они стали появляться из-за стелющихся кедровников. Когда Джо и белых не было поблизости, негры разрешали гилячкам набирать в свои берестяные ведра жир и мясо. Грузный пожилой негр, с тяжелой нижней челюстью и огромными голубыми белками, курчавый и лобастый, взял на руки маленькую дочку Хивгук и заплакал. Гиляки удивлялись, как много слез текло из его выпученных глаз, которые он закатывал к небу, шевеля огромными белками. Но едва послышался поблизости выстрел Боба, охотившегося на гусей, негр отпустил ребенка и показал гилячкам знаками, что надо бежать; он вытер слезы и встал к котлу.

Гиляки отвозили жир на корабль в своих лодках. В одну из таких поездок Тятих увидел свою жену. Она стояла у борта и махала ему рукой. Другие гилячки выглядывали из круглых окон в борту судна. Они плакали, просили взять на берег, спрашивали про детей...

* * *

— Этот кит последний! — объявил Хэндли своему другу Бобу за бутылкой, когда бочки с ворванью были наполнены, засмолены и погружены на судно. — Довольно! Тысячу чертей! Тут можно сойти с ума.

— Да, мы смело можем пуститься в путь, — согласился Боб.

— На двадцать тысяч фунтов стерлингов не привозил ни один китобой... Но где Остен, черт бы его побрал?!

— На этот раз нам удача у охотских берегов... Кажется, китов здесь не меньше, чем в Пенжинской губе...

— В Охотское и Камчатское моря стали ходить американцы. Янки! Сколько сосчитали мы китобойных кораблей в этом году?

— Двадцать четыре, — отвечал Боб.

— А в сорок пятом?

— Только восемь, сэр.

— Видишь! Через несколько лет тут не заработаешь шиллинга. Почему бы тогда не запретить вход в море всем китобоям, кроме английских? А?

Пьяный шкипер, видимо, начал заговариваться.

— А русские, сэр? Ведь это русское море…

— Русские?! — с гневом вскричал Хэндли. — О! Русские! Черт с ними!

Хэндли забормотал что-то про устье Амура, про Остена, с которым виделся он более полутора лет тому назад в Англии, потом поминал жир, доллары, американцев...

— Да, Остен послан сюда... Мы, китобои, желаем преимущества. Хозяева не дураки! А русские... Что же! Мы видели русских... А помнишь, как в компании с Томсоном и с Веселым Мертвецом входили в Авачинскую губу?

— Да, славный разгром мы там устроили, — согласился Боб. — Разобрали на дрова батарею!

— Такого случая еще не было на океане в торговом флоте! Торговые моряки в мирное время!

— Но довольно! Едем, Боб, в Гонолулу, там продадим жир и оттуда — на родину! Мне опротивели эти моря. К черту Остена! Давно уже время ему быть на месте. Боб, я не стану его дожидаться. К черту всех! Завтра с рассветом мы свободны. Киты убиты, жир в бочках... Подальше от русских берегов! Я не могу больше ждать. Пусть адмиралтейство ищет других дураков.

— А если приблизиться к устью Амура? — спросил Боб.

— Боже нас сохрани! С грузом жира? Когда доподлинно известно, что входа в лиман нет? Кругом мели и такие песчаные пустыни, что в них высыхает целая река... Тут гибли все корабли... Это одно из самых таинственных мест на земле. Веселый Мертвец рассказывал, что без заклинаний нечего и думать идти к устью Амура. Я и так убил лишнего кита и нагрузил судно свыше возможности. А Остен, быть может, уже отбывает каторгу на рудниках Сибири... Едем, Боб! Я суеверен. Подальше отсюда... Я не хочу работать в шахте под землей... Сигнальте неграм, чтобы убирались с берега... Что будем делать, если еще пойдут киты?

— Шкипер разгладил свои пышные усы цвета зрелого колоса и, вскинув брови, расширил маленькие голубые глаза. Он был темен лицом, но румян. Этот румянец и светлые свежие усы на загорелом лице свидетельствовали о том, что он еще очень крепок и здоров.

— Двадцать тысяч фунтов стерлингов не шутка! Это богатство добыл я из Охотского моря... Богатое море! Когда я дома и сплю в шерстяных носках и в колпаке на мягкой кровати, а моя милая Эллен и дорогие дети подле меня... О! Мне тогда часто снится Охотское море... Море, полное зверей, кишащее зверями. Этот сон напоминает картинку из Библии. Всемирный потоп! Я просыпаюсь! Я с ужасом думаю, что мне снова предстоит идти в эту холодную страну за русскими китами... Сэр! — воскликнул Хэндли, ударяя по столу могучим кулаком. — Кто поверит, что такие мысли приходят в голову шкиперу китобоя?.. Молчите. Выпьем, Боб, и споем про старую веселую родину... А завтра в путь... Все наверх. Покинем эту холодную воду, и черт с ним, с Остеном! Пусть добирается как хочет или подохнет на этом песке вместе с гиляками...

Утром негры и гиляки заняты были меной, когда Боб, прибывший с судна, приказал возвращаться всем на борт.

В ожидании выдачи своих жен гиляки собрались на берегу. Гилячки, несколько осмелевшие за последнее время, пришли встречать своих сестер и подруг. Дети окружали их. Они с нетерпением ожидали возвращения своих матерей. Но гилячек не везли.

Появился Джо. На грязную работу всегда посылали его. За ним, с ружьем и пистолетами за поясом, шел Боб. Женщины посмеивались, глядя на негров и на рыжих. Старались тронуть их одежду. Матросы со смехом вдруг схватили жену Тыгена, красавицу Хивгук, и потащили в лодку.

— Эй, от борта! — крикнул из шлюпки Боб и выстрелил вверх.

Шлюпка сразу же отвалила. Джо и матросы налегли на весла.

Тыген был в отчаянии. Он кинулся к лодке. На корабле ставили паруса. Китобойное судно стало отходить. Гиляки поняли, что они жестоко обмануты. Их жен увозили. Дети плакали навзрыд.

В бессильной ярости гиляки тянули свои луки, но не могли добросить стрел... Они кинулись к лодкам.

«Нет, это не маньчжурская сампунка^[2]! — подумал Чумбока, чувствуя свое бессилие. — Захотят — ударят из пушек и убьют всех сразу... Эти что захотят — добьются! С рыжими ничего не поделаешь! Они не боятся сразу убивать...»

^[2]Сампунка — китайское речное судно с соломенным парусом.

Матросы с отходившего корабля молча угрожали концами линьков...

Тыген надеялся, что, быть может, жену его отпустят, высадят на мысе Коль. Но судно пошло прямо в глубь моря.

— Ведь бывало же, что женщины возвращались, — восклицал Тятих, — оборванные и голодные, но приходили по берегу!

Гиляки еще не теряли надежды.

А в это время шкипер кидался на Боба с кулаками, грозя выбросить его вместе с гилячками за борт. Он немного успокоился, лишь когда Боб сказал, что можно продать гилячек в китайском порту в публичный дом или малайцам в рабство, а деньги всегда пригодятся.