В фанзе Гао заседал суд общества торговцев. Купцы в длинных синих халатах стояли перед лакированным столиком. За ним восседал Гао-старший. Горели красные свечи. Гао-младший держал в руках кисть, готовясь начертать приговор. Синдан - полуманьчжур, полухитаец, богатырь с большой головой, хищными острыми глазами и тяжелой нижней челюстью - обвинял. За спиной Гао, у стены, стояли длинные палки с вырезанными иероглифами.

- Сын тунгуса Суокина, - говорил Синдан, - виновен в действиях против нашего общества. Он живет очень далеко, в тайге, на озере. Он подговаривает сородичей тунгусов зарезать меня, овоего хозяина, или ехать жаловаться русскому начальству в новый город. Если бы высокочтимые судьи решили дать соизволение достойно наказать дикаря... - Тяжелые руки Синдана вытянулись, как будто он уже хватал за горло жертву.

Гао, не мигая, смотрел на Синдана. Обычно Синдан не прибегал к помощи выборной власти. Он избивал своих должников сам, следуя неутолимой жажде причинять людям боль и зло. У него на Горюне, как слышал Гао, тоже было что-то вроде своего общества.

На этот раз Синдану хотелось особенной казни - закопать дерзкого тунгуса живым в землю. Вот уж несколько дней Синдан пьянствовал, а в лавке Гао шли разговоры о непокорстве "дикарей", как называли торгаши гольдов. Синдану захотелось похвастать своей силой перед обществом. Он решил требовать заседания суда. Гао не возражал.

Брату Чензы, которого звали Ян Суй, даже казалось, что сам Гао побудил Синдана судиться. Но, признавая преступление тунгуса очень тяжелым, Гао-старший противился желанию Синдана закопать виновника живым в землю. Он не соглашался, чтобы при наказании присутствовал кто-либо, кроме Синдана и его работников. Он отвергал пытки, задуманные цайдуном "хозяином речки".

Приговор был - наказать виновника палкой с надписью: "Бить до смерти".

Синдан и тем был доволен. Все же состоялось заседание общества, целый день все восхваляли его власть и силу, все удивлялись его богатству. Ведь в Маньчжурии еще семь лет назад Синдан был нищим, а ныне, живя в России, он так разбогател, что считает себя единственным хозяином большой таежной реки Горюна и прилегающих к ней озер и речек со всеми селениями. Семьи гольдов в его власти. Он насилует их жен и дочерей.

Но нельзя же семь лет насиловать, грабить - и не похвастаться!

Гао-старший не соглашался дать для исполнения приговора палку общества.

- У тебя есть свои палки, - сказал он.

- Но у меня нет палок с надписью: "Бить до смерти".

- Заведи себе такую палку, - ответил Гао, - и я поставлю на ней печать.

* * *

Гао Цзо, отец Гао Да-пу, начал торговать на Амуре, как он сам рассказывал детям, много лет тому назад. Впервые он приехал с сумкой побрякушек, а перед смертью ежегодно приплавлял в низовья одну-две огромные маймы.

Гао Цзо, как помнили его сыновья, был крепкий старик с плоской головой и с узко сощуренными глазами. Он был известен среди торговцев как "мудрейший и достославный".

Гао-сын понимал, что тогда было иное время. Не так легко приходилось отцу. Тогда торговать было труднее, чем теперь, при русской власти. Амур был запретной, таинственной страной. Приказами маньчжурских властей запрещалось плавание частных лиц в низовьях. - Наказание грозило тем, кто селился там.

Желая оградить родину своих предков от китайцев*, маньчжуры издали законы, запрещавшие переселение, но китайцы шли и селились в Маньчжурии, откупаясь от дворян взятками. Так было на юге.

_______________

* В те времена в Китае царствовала маньчжурская династия и

маньчжуры занимали привилегированное положение.

Гао Цзо, бывало, слышать не мог о маньчжурских начальниках. Он называл их крысами. Проплывая мимо постов, он бранил маньчжуров, но в то же время льстил им при встречах и покорно нес им подарки. Гао Цзо говорил, что эти чиновники хотят, чтобы на Амуре была пустыня. Но путь по Сунгари в низовья был очень удобен, а меха, добываемые в неведомых землях, очень хороши. Гао не желал оставить место пустым, а охотников необобранными.

Гао Цзо проник в низовья на свой риск. Он не скупился на взятки чиновникам и вскоре развил по деревням большую торговлю. Но он всегда боялся, вечно готов был ко всяким неприятностям. Товары его никогда не лежали в одном месте, и сам Гао Цзо не знал покоя.

Но вот в низовьях появились русские. Они пришли с моря на кораблях.

Однажды старый Гао Цзо, который никогда ничему не удивлялся, был поражен. По реке шло сверху множество русских парусных и гребных кораблей с солдатами, пушками, лошадьми, коровами. Русские, кажется, были очень богаты. Прошло невиданное чудо - паровые самодвижущиеся маймы, бегающие без ветра против течения. У деревни Онда, где жил Гао Цзо, на берег сошел русский губернатор Муравьев. Гао Цзо недаром прозван был впоследствии "мудрейшим".

Он живо сообразил, как надо действовать. Он пал на колени перед губернатором и в слезах просил позволения торговать. Он уже слыхал, что русские считают эту землю своей. К маньчжурам, которые постоянно упрекали его, что он был когда-то хунхузом, Гао Цзо не питал никакой привязанности и даже радовался предстоящим переменам.

- Я прошу... прошу позволить... - всхлипывал он, - торговать мне... вот на этой русской земле... - Он показывал пальцами на песок, а глазами из-под опущенных ресниц незаметно косился на губернатора.

Муравьев охотно разрешил Гао Цзо торговать в русских владениях по Амуру. Он благосклонно относился к простому китайскому народу, желал оживленной торговли с соседями и пользовался всяким случаем доказать это.

Амур был возвращен России. Гао-отец торговал на свободе. Вскоре он умер, но сыновья продолжали его дело, изобретая все новые способы выжимать барыши из гольдов.

За последние годы на русском Амуре появились и другие торговцы. Некоторые из них служили прежде маньчжурским чиновникам и ездили сюда. Явились также несколько новых торгашей из Маньчжурии. В большинстве это были уголовные преступники, в свое время сосланные в Маньчжурию. Видя, что русский народ по большей части трудовой и русские купцы торгуют с гольдами мало и неумело, все эти пришельцы быстро поделили между собой гольдские деревни. Люди особого склада, беспощадные и хищные - некоторые сами бывшие хунхузы, - они еще больше наглели там, куда их прежде не пускали маньчжурские чиновники.

Одним из таких торгашей, явившихся в Россию, был Синдан, человек жестокий, завистливый и сильный.

Все торговцы несли семье Гао богатые подарки, называя покойного Гао Цзо "указавшим правильный путь к счастью и процветанию".

Однажды весной Гао приехал на Додьгу. Он увидел столбы огня и дыма. Вся релка была в дыму и пламени. На ней, корчуя пни, ссекая кочки и разрывая землю, копошились бородатые мужики в длинных рубахах. Ветер крепчал, временами несло снег, по реке шли грозные волны, а вокруг на островах полыхало сплошное море огня - переселенцы запалили луга, чтобы лучше росла трава. Пламя ходило на островах огромными волнами.

Гао напряженно думал, возвращаясь в парусной лодке в Бельго: "Они умеют работать артелью и помогать друг другу. Мы точно так же могли бы делать свое общее дело!"

Гао пригласил к себе торговцев, обосновавшихся на устьях речек. Он рассказал им о своих намерениях. Все были в восторге. Чтобы легче было жить и торговать, решили составить общество с тем, чтобы поделить должников, а в свои владения больше никого не пускать. Гао избрали председателем общества и главным судьей. Он предложил устав общества, и все признали его. Для исполнения приговоров избрали палачей. Общество завело "палки-законы", нечто вроде скрижалей, с надписями, за что и сколько раз бьет каждая. Осенью и перед Новым годом члены общества съезжались в Бельго для заседаний и развлечений.

С русскими старались жить дружно, выказывать уважение. На гольдов смотрели, как на свою собственность. Некоторые богатые старики гольды, вроде Денгуры, помогали торговцам. Денгура даже ездил сам в Сан-Син на ярмарку, побывал у чиновников, которые когда-то ездили грабить на Амур, уверял, что гольды радовались бы их возвращению и что все население по Амуру недовольно, что русские рыбу пугают пароходами.

Общество установило почтовое сообщение между лавками. Курьер с надписью на жезле: "Не задержит ни снег, ни ветер" - созывал всех членов общества на внеочередные собрания. Гао Да-пу стремился извлекать из организации наибольшие выгоды.

- Ты, Гао, велик, как и твой отец, - говорили торговцы своему председателю. - Ты оправдаешь свое имя когда-нибудь: "Гао - высокий, Да большой, Пу - магазин".

* * *

Светило солнце.

Купцы в ярких халатах и богатых шубах нараспашку прогуливались по берегу. Со всего Нижнего Амура они съехались на праздник Нового года к семье Гао. Праздничные дни прошли в делах: судили гольдов за непочтение к хозяевам, обсуждали устав, спорили.

- Ай, какая хорошенькая дикарка! - восхищались гости, завидев Айогу, проходившую с ведрами мимо лавки.

- У вас в Бельго много красивых женщин. Сюда надо приезжать почаще.

- Нет, нет, - поспешил сказать Гао Да-пу. - Эта женщина недоступна. Это жена Удоги. Он крещен был еще при Муравьеве, служил проводником первого сплава. У него русская медаль. Его дочь замужем за Бердышовым.

Гао не желал никаких ссор с русскими.

- Надо действовать по-другому, - сказал он.

На дверях и на стенах лавки наклеены красные праздничные иероглифы счастья. У входа висит большой фонарь с цветными бумажными лентами, множество малых фонариков украшает фанзу внутри.

"Десять тысяч лет, десять тысяч денег", - обещают пирующим надписи на бумажках.

Синдан, сидя в углу, держал толстую палку и что-то вырезал на ней ножом.

- Синдан, ты хозяин речки Горюна! Мы не мешаем тебе!

Старший Гао подумал, что даже русские, убив Дыгена, помогли Синдану, его избавили от вымогателя. Вот уж и подлинно: "И и чжи и!"*

_______________

* "Врагом порази врага" - излюбленная поговорка китайских

дельцов.

- Мы должны быть сплочены, - продолжал Гао. - С этой целью мы составили общество торговцев, определили границы владений каждого и его должников. Но мы сами ссоримся! - воскликнул он и тут же помянул, что его сосед пытался купить меха у должника семьи Гао.

Щуплый Ченза молчал.

"Что я могу поделать против таких пройдох, как Гао? Назло мне выбрали этого ловкача председателем общества!"

Однако он встал и любезно обратился к председателю:

- Чтобы нам хорошо жить и торговать, надо укротить бродягу, наполовину превратившегося в гольда Ваньку. И это должен сделать председатель. Он должен придумать, как это сделать.

- Да, Ванька - бродяга и хунхуз!

- Неужели мы ничего не можем поделать с ним? - воскликнул Ян Гуэй, один из братьев Чензы. - Ведь его ненавидят русские и не считают своим. Ты сам говорил нам об этом, председатель!

- Лучше не трогать Ваньку! - вдруг выпалил добродушный толстяк Гао Да-лян.

- Чего бояться? Он убил Дыгена. Кровь за кровь! Есть повод - надо зарезать Ваньку и тех дикарей, которые ему помогали! - воскликнул четвертый брат Чензы.

Бердышова ненавидели все за то, что он родня гольдам, заступается за них, хитер. Да к тому же каким-то образом разузнал про существование тайного общества.

- "Мы, свободные торговцы..." - стал читать Гао устав общества. Надо, чтобы гольды вступали в наше общество и обязывались продавать меха только нам. Угощать их ханшином при вступлении и показывать палки, чтобы клялись и знали, что отвечать придется кровью. Так поступают купцы с бедняками в обществах у нас на родине.

Запишем так: "Всем известно, что в Китае существуют пять семейных и общественных отношений. Лица, их исполняющие, клянутся, заключая союз, завязывать дружбу. Народившиеся вместе готовы вместе умереть".

Возьмем пример с трех тай-юаньских старцев, которые в древние времена, заключив союз, заставили всех мудрых людей уважать себя. Да живет тай-юаньская законность тысячи лет, а мы, ее последователи, хотя бы по сто!

- Хао, хао! - вскричали торговцы.

Все поняли, что председатель советует встать на путь совместной борьбы против Бердышова и сообща осторожно мешать его торговле.

- Я признаюсь, что виноват перед тобой, - Ченза в восторге обнял Гао Да-пу. - Какой ты умный, сын достославного и мудрейшего!

Все стали утирать глаза, вспоминая старого Гао Цзо.

- Но как жаль, что ты не нашелся, когда Ванька выбрасывал нас из фанзы Покпы! - пробормотал сквозь слезы растроганный Ченза.

Все восприняли это как острую шутку и засмеялись.

- Иван становится наглым!.. Надо скупать меха у его должников, ссорить его с покупателями, - продолжал Ченза.

Недавно пятый из Янов хотел обмануть Бердышова. Иван жил в стойбище Омми, ожидая прихода охотников. Все знали, что трое гольдов несут много мехов. Ян задумал опередить Бердышова и выехал навстречу им в тайгу. Иван узнал об этом, нагнал Яна и выстрелил дробью по его собакам. А спустя несколько дней он выгнал главу дома Янов из фанзы Покпы.

- Это вызов! - в неистовстве кричал младший Ян. - Мы зарежем Бердышова! Я готов убить его собственной рукой!

"Мои друзья не видят в русских того, что вижу я", - думал Гао.

Не меньше, чем русские соперники, заботили Гао члены общества. Это были сущие волки. Гао решил, что должен избрать свой собственный путь к богатству.

Он чувствовал, что, после того как Амур стал русским, возникли такие возможности, каких нет в Китае.

Гао желал сблизиться с русскими. Но в обществе проповедовал тайную вражду к ним, опасаясь, что с ними может сблизиться кто-нибудь другой и опередит его. Гао лишь не любил Ивана и предпочел бы, чтобы здесь торговали другие русские, а не Бердышов.

Поначалу, когда Ванька явился в Бельго, Гао боялся его, потом, когда Ивана ранили и он остался в стойбище, Гао посчитал его ничтожеством.

"Но вот это ничтожество превращается в силу. Гольды ему родня. Он из их грязи поднялся! Он возбуждает их против нас! Бродяга! Настоящий бродяга! И вот этот бродяга оказался тигром! Как он прыгнул!.. Он обманет гольдов, слабых и несчастных!"

Последняя выходка Ивана была горька и оскорбительна для Гао.

- Иван - ублюдок, наверное, даже не русский, а какой-нибудь гольд! твердил Гао. - Говорит по-гольдски, пронюхал про общество торговцев, всегда издевается. Он сбивает цены, рушит влияние. Не будь его, гольдов можно было запугать, как в других местах. Надо хорошо жить с русскими, а гольдов запугивать, внушать им, что русская власть скоро окончится. И тогда они будут покорны от всей души, охотно на коленки станут перед купцом падать, а не нехотя... Но там, где Иван, гольд сам не свой. Дорого бы дал Гао, чтобы убрать Бердышова и дружно зажить с остальными русскими!

В фанзу вошли нарядные гольдки - Тадянака и ее подруги, жены должников Гао. Они работали в эти дни в доме купцов. Их мужья были на охоте. Гольдки готовили кушанья, мыли посуду, а по вечерам оставались с гостями.

Тадянака, толстая и белолицая, с черными маслянистыми глазами чуть навыкате, всем нравилась.

- Эй, Тадяна!.. Вот она, толстая дура! Как свинья! - сказал Гао-младший.

Не понимая китайской речи, Тадянака улыбнулась.

- А теперь тебе надо добиться Айоги, - сказал Ян, обращаясь к Гао-младшему.

Тот умолк, лицо его стало серьезным.

Из своего угла поднялся Синдан. Он протянул палку с иероглифами.

- Вот я вырезал палку для наказания сына тунгуса. Когда Иван прислал товары на Горюн, я составил себе набор палок, таких же, как принято в нашем обществе. У меня есть палки: "Десять ударов", "Двадцать ударов", "Бить до крови". Так я учу дикарей грамоте. Хи-хи! Каждый из них клянется продавать соболей только мне... Теперь я вырезал палку с надписью: "Бить до "остей". Вот она, поставь на ней наш знак.

"Горюн очень богатая река", - подумал Гао, ставя на палке знак общества и тонко улыбаясь.

Гао сам бы желал завладеть рекой Синдана или хотя бы получить право торговать на ней, не давая в том отчета обществу. Прежде на Амуре было самое лучшее место для торговли. Отец знал, где селиться. А теперь торговому дому Гао становилось тесно. Русские рыщут, ходят летом баркасы, Бердышов тут. Чужие речки доходней, так всегда казалось Гао... Известно, Горюн очень богатая река в крае, туда не заходят баркасы.

Предостеречь Синдана от кровавой расправы невыгодно. Обо всем узнают русские... Там у них друзья. Хорошо бы силой русских уничтожить Синдана!.. Но сейчас жестокостью Синдана надо запугать гольдов.

Гао улыбался, молча рассчитывал все в уме, словно разыгрывал сложную партию.

Да, пусть знак общества будет на палке маньчжура. Посмотрим, что получится. То, что сходит хозяевам речек на Имане, на Анюе и на Даубихе, сойдет ли на Горюне? Выгоды будут в любом случае, что бы ни случилось.

Богачи стали разъезжаться. Упряжки одномастных псов с красными кистями на головах, в цветных постромках - вожаки с дугами, колокольцами и бубенчиками - тянули широкие нарты.

- Все было прекрасно: и вкусные угощения и смазливые дикарки, прощаясь, посмеивался Ян Суй над Гао Да-ляном. - Но женщины красивей Айоги ты никогда не найдешь. А она недоступна. Сколько бы ты ни искал наслаждения, ты не достигнешь красивейшей!

- Она будет моей! - вспыхнул Гао-младший.

Когда гости разъехались, старший брат поссорился с младшим.

- Я слышал, что ты хочешь сделать. Какое хвастовство! Знай меру, а то я возьму палку! Косу тебе выдеру, негодный! Хочешь, чтобы тебя убили? Чтобы стреляли дробью по нашим собакам? Я отправлю тебя в дальнюю лавку, и будешь там жить.

Вечером каждый из трех братьев думал о своем.

"Пусть общество чуждается русских. Все, что я говорил и делал, я должен был сказать и совершить. Пусть хвалят меня за ум. Я останусь их председателем, и они будут слушаться меня, - думал Гао Да-пу. - Быть первым среди них - не в этом счастье. Я не жду больших доходов, даже если гольды войдут в общество. Лишь кое-что это даст!"

Планы Гао были значительно обширней... Захват Горюна - пустяки! Гао замышлял действительно большое дело. Он желал по-настоящему разбогатеть. Он только опасался, не помешает ли Бердышов.

"Сколько бы мне ни стоило и как бы долго ни пришлось преследовать Айогу, но я добьюсь своего, - думал тем временем младший брат. - Нельзя терпеть насмешек! Я покажу, что любая женщина, если я захочу, станет моей".

"А как мы славно покушали за эту неделю!" - хлопая себя по животу, вспоминал толстяк Гао Да-лян и улыбался счастливо во все свое широкое, лоснящееся, жирное лицо.

* * *

Утром в Бельго прикатил на тройке софийский исправник Оломов. Лошади остановились около лавки. Из тарантаса вылез тучный мужчина огромного роста, с рыжими усами и багровым лицом.

- Ваше высокородие! Шибко холодно? - хлопотали купцы, помогая Оломову.

- Как уговаривались, привез тебе пороху и дроби, - пробасил исправник, входя в фанзу.

"Вот он куда вез такую тяжесть!" - подумал Тимошка Силин, приехавший ямщиком.

Малорослый мужик с трудом внес в лавку тяжелый тюк. Торговцы поспешно отвязывали ящички с дробью.

Они сняли с исправника доху, почистили его валеные сапоги. На столе появился коньяк. Гао достал консервы.

- Только хлеба сегодня нету. Если бы знали, что ваше высокородие приедет, мы бы самый лучший хлеб испекли... Сейчас только пампушки есть.

- Ничего, ничего! - бубнил исправник и думал: "Попадешь к китайцам, сразу любезность чувствуешь, не то что у наших русских мужиков!"

Гао заплатил за дробь и порох. Складывая деньги в бумажник, Оломов прикинул, что заработал он изрядно; пожалуй, не меньше месячного жалованья.

Летом Гао Да-пу встретил его в Хабаровке.

- Как ваша много ездит, - сказал китаец исправнику. - Кони даром гоняй... Надо таскать товар.

- Что же ты советуешь привезти? - спросил Оломов.

- Конечно, порох, дробь...

Наступила зима, и вот большой русский начальник привез на крестьянских лошадях ящики с охотничьими припасами. Гао отлично заплатил. Он часто имел дела с "ямыньскими когтями"* и знал, как надо действовать с начальством.

И он узнал, что люди одинаковы: маньчжуры, китайцы или русские - все любят "заработать". Гао понимал, что Оломов тоже не прочь...

_______________

* Так называли китайские купцы своих чиновников, от слова

"ямынь" - учреждение, присутствие.

Гао неумело ел ложкой с тарелки. Вместе с Оломовым пили коньяк. Толстяк Гао Да-лян приготовил свинину с фасолью.

Тимошка сидел в углу и удивлялся: уж очень вольно китаец разговаривал с исправником, и тот отвечал запросто, как своему. Сегодня утром в Уральском Оломов был зверь зверем, а тут сразу обмяк. "Поглядегь на него ну, туша тушей, а он, оказывается, проворный, когда надо хапать!"

- Что нового?

- Да ничего особенного, - басил исправник.

- Моя слыхал, скоро будут строить церковь? - любезно спросил Гао.

- Да, как же! Большие пожертвования внесены на постройку храмов в новых землях, деньги вносили богатые люди и прихожане по всей России. С нас требуют приступать к делу поскорей. Летом сюда пришлют солдат и материалы.

Гао открыл и поставил перед гостем коробку манильских сигар. Оломов удивился.

- Откуда у тебя?

- Это из Шанхая! Моя знакомые есть купцы, туда ездят и привозят. Я могу все достать, любой товар! Это английский товар. Моя сам скоро поеду в Шанхай!

Гао был ужасно рад, что удивил исправника, показал ему свою образованность, намекнул на большие связи.

"Но русские берутся за дело серьезно, - размышлял он ночью, слушая тяжелое дыхание исправника. - Они позволили нам приходить сюда и торговать, но теперь забирают все в свои руки. Что может поделать наше общество на Мылках, когда там будет церковь?"

Гао понимал, что по-настоящему богат и счастлив будет тот, кто не жалеет старого, кто найдет в себе силы и ловкость устроиться в новой жизни, хотя бы эта новая жизнь и не нравилась.

Мысли Гао, как мыши, забегали в поисках трещины, лазейки, в которую можно было бы проскочить.

"Построят церковь! Мои должники будут ходить богу молиться; что толку в обществе, когда будет поп в золотой одежде, он станет следить за каждым шагом гольдов. И этот поп - торгаш! А тут еще, как назло, мешается Ванька-купец..."

Утром Гао весело суетился, стараясь угодить Оломову.

- А блохи-то есть у тебя, - пожаловался исправник.

- Ночью блохи меня на воздух поднимали, - сказал Тимошка.

Поговорили о делах. Исправник спросил про нового работника Сашку-китайца, есть ли у него вид на жительство. Гао попросил все уладить. Исправник обещал.

- Церковь - это хорошо! - воскликнул Гао. - Моя скажет всем гольдам, чтобы крестились. Кто не крестится - будет худо!

- И священник будет жить здесь. Ему построим дом.

Лавочник боялся, что поп, отец Николай, сам торгаш, запретит гольдам торговать с "домом Гао".

Исправник не отрезвел еще от вчерашнего. С утра он выпил стакан коньяку и совершенно опьянел.

- Эх ты, китаеза!.. - вдруг схватил он Гао за косу.

- Ой-е-ха! - увернулся купец. - Пошути, пошути ваша! Как смешно! Гао подобострастно захихикал. - Наша хочет тоже деньги давать на церковь, но наша боится. Можно?

- Конечно, можно!

- Кони готовы! - вошел Тимошка.

Исправник браво поднялся. Купцы подали ему шубу, и все вышли из лавки.

Зазвенели колокольцы.

- Э-эх! Залетные!.. - с берега вмах пустил коней Силин и вытянул бичом барабановского гнедого, шедшего "гусевиком". Он недолюбливал этого коня, как и самого Федора.

"Славно!" - думал Оломов. Он объехал все китайские лавки от Хабаровки. Везде ему давали взятки и подарки, но Гао оказался щедрей всех. И эти сигары! "Эх, если бы меня назначили в область, где не было бы русских, а были б одни китайцы!" - кутаясь в шубу, мечтал пьяный исправник.