Рейтинг@Mail.ru
Здесь все что нравится слушать, читать, смотреть. А также все что может быть полезно мне и моим друзьям
Сайт не претендует ни на чьи либо права на материалы выложенные здесь! Все права принадлежат их истинным владельцам и правообладателям! Материалы выложенные здесь, были взяты из открытых источников

Открыть меню Закрыть
...
↑ Меню сайта ↑
и поиск по сайту
Анонс видео
Чарівна скрипка
НИНА МАТВИЕНКО
Серия 179
Даешь молодежь
На ремонте
Маски Шоу
Сказка о глупом муже
Мультфильмы
Серия 07
Атлантида сериал
Серия 03
Тайна белого ангела
Чиабатта с манго и ветчиной
Выпечка, бутерброды
Заведи
ТАТУ
Печеные перцы
Салаты,закуски,
Шпионские страсти
Мультфильмы
Как грибы воевали с горохом
Мультфильмы
В день свадьбы
А-Б-В-Г-Д
Серия 055
Папины дочки
Серия 076
Папины дочки
Пирожное из белого шоколада
Десерты
Рыба-меч с миндалем
Салаты,закуски,
Морфий
Л-М-Н-О-П
Пересолил
Мультфильмы
Сырный соус ассорти
Салаты,закуски,
Креветки с лаймовым майонезом
Салаты,закуски,
Мой Бог
МИХАИЛ КРУГ
Пунш «Плантаторский»
Алкогольные
Наша биография
БДХ
Спаржа с апельсиновым майонезом
Салаты,закуски,
Волшебные фонарики
Мультфильмы
Серия 360
Папины дочки
Выкрутасы
Мультфильмы
Серия 274
Папины дочки
На службе силы зла (live)
АРИЯ
Ловушка для Бамбра
Мультфильмы
Маринованные сардины
Салаты,закуски,
Ореховый прутик
Мультфильмы
Белый Русский
Алкогольные
Серия 079
Папины дочки
Серия 118
Папины дочки
Приключения Хомы
Мультфильмы
Серия 116
Папины дочки
Великан — эгоист
Мультфильмы
Серия 404
Папины дочки
Джек Восьмеркин — американец. Серия 1
А-Б-В-Г-Д
Тосты с собрасадой и алиоли
Выпечка, бутерброды
Сердце храбреца
Мультфильмы
Курица с чесноком
Вторые блюда
Песня о дружбе
Мультфильмы
Innocent - A Requiem for Refugees
ОФРА ХАЗА
With You Tonight
ОФРА ХАЗА
Кукушка
БДХ
Серия 392
Папины дочки
Странная птица
Мультфильмы
Дон Кихот
А-Б-В-Г-Д
Мини-чат
Ваши замечания и предложения можно написать ЗДЕСЬ
Стихи
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Стихотворение Поэт
Статьи





Название
Рисуем дерево
Категория
Взрослым о детях










Название
Как правильно уволиться?
Категория
Работа

Название
Глава 15. Ходатайства
Категория
УПК РФ


































Все писатели » Золотая лихорадка

Глава 11

Дуняша гнала лодку протоками, с силой толкаясь в илистое дно. Дочь охотника, выросшая на реке и в тайге, ходившая с отцом не раз на промысел, она не хуже любого мужика правила парусом и гребла. У нее глаз и чутье охотника. В лодке с собой бабьи наряды в сундучке, мешок из клеенки со всякой всячиной, корзина с едой, бутыль с медком и бочонок с квасом. Есть котелок и чайник, но всю дорогу Дуня ничего не варила и не ела горячего.

В Тамбовке заехала к матери, взяла Шарика – отцовскую охотничью собаку, оставила двоих младших ребятишек и вольной девкой почувствовала себя. Войдя в острова, она уверенно брела среди путаницы множества проток. Кроме гольдов, редко кто мог тут разобраться. Дуня помнила, как еще девчонкой впервые попала сюда.

Найдя большую протоку, о которой рассказывал ей Илья, она достигла озера. Перегнала плот с двумя гребями из бревен, которые ворочали две семейские бабенки в кичках. Рулил старик. Везли стог сена и двух лошадей. Посреди озера торговый баркас стоял на якоре. Знакомый кривоногий приказчик с большими ушами смотрел на одинокую женщину в лодке. Солнце клонилось и просвечивало его большие уши, они были как красные лопухи или осенние березовые листья. Встретилась лодка с тремя личностями, которые что-то прокричали.

Чувствуя, что прииск недалеко, Дуня остановилась на мысу, умылась, причесалась, достала чистый платок и белую кофточку и поела вишни, открыв калифорнийскую банку своим охотничьим ножом.

За мысом виднелась крыша какого-то строения. Пришел человек с усами и чубом, торчавшим из-под шляпы.

– К отцу или к мужу? – спросил он.

– К мужу! – ответила польщенная Дуня.

– До чего женское сословие нынче становится отчаянное! – удивился Гаврюшка, заметив в лодке двуствольное ружье.

– Много проезжает женщин?

– И с мужьями и одни едут к мужьям. Как способится в хозяйстве – так и едет мыть.

Шарик зарычал, как только чужой человек приблизился к лодке. Дуня встала и выбросила наполовину недоеденную банку дорогого компота в воду. Доедать при чужом неприятно, приглашать его к еде – неприлично.

– Собака хорошая! – сказал Гаврюшка, настороженно оглядываясь, не скрывается ли где-нибудь в траве еще кто-то, кому принадлежит и это ружье, и все умело сложенное охотничье снаряжение.

– Как же, это дворняга! Лучшая порода! И тятя мой здесь же на прииске, – сказала Дуня. – А муж-то Бормотов Илья.

– Вы простите нас, пожалуйста. Мы тут при въезде… Да дозвольте, я сам вас подыму до прииска.

– Да что вам беспокоиться! Я выгребу сама!

– Да я дорогу знаю короткую!

Гаврюшка уже слыхал про Илью, что он – зять знаменитого «Лосиной смерти».

– Утку охота бы подбить, – сказала она.

Дуня перебралась на нос и взяла ружье.

Гаврюшка сел на корму и взял шест. Тупоносый Шарик, смесь гольдской лайки с умной крестьянской дворнягой, залег на дне лодки между ним и хозяйкой. Иногда он открывал глаза и настороженно поглядывал на Гаврюшку хитрыми собачьими глазами.

– Ваши-то тихие старатели! Их и не слышно. Все сидят под землей и стараются. А есть буйные.

Гаврюшка, не щадя сил, показывал шестом чудеса, как фокусник, то падая, казалось, с ним вместе в сильном рывке, то толкаясь чуть заметно, как бы шутя, а лодка в это время неслась.

На исходе дня он вошел в какую-то таинственную протоку. Шли под сенью ветвей.

Шарик встал на передние лапы и зевнул.

– Ну? – спросил Гаврюшка.

Шарик затявкал на него, но туг же стал обивать лапами глаза от накинувшейся мошки.

– Вы чуть не опоздали, – сказал Гаврюшка. – Вода уже стала грязной. Скоро начнется наводнение и так понесет, что сюда не попадешь.

Протока расступилась, и открылся прииск. Дуне показалось, что на обоих берегах стоят деревни.

Какой-то человек в проходившей лодке скинул с себя сапоги и рубахи и кинулся в реку. Около Дуниной руки, державшей весло, вынырнула под бортом голова.

– Ныряльщик! Испугал меня… Лезь живей! Остудишься в такой воде!

Остальные люди в лодке, незнакомые, непохожие друг на друга, чужие и неприятные Дуне.

Разливая лужи воды, Илья ловко перекинулся через борт. Шарик заскулил и завилял, уступая место, потом фыркнул несколько раз.

– Я ждал тебя! – сказал Илья.

– Ах ты боже мой!

С лодки ему перекинули сапоги и одежду. Он взял шест из рук Гаврюшки, тот простился и перескочил в чужую лодку.

Дуня с любопытством поглядывала на промывочные устройства. Мимо плыли срубы шахт, ворота, колодцы и входы в штольни. Миновали несколько новеньких изб.

– А кто же еще из твоих дружков здесь?

– А ты зна-аешь, Васька женился! – воскликнул Илья.

– Как? – испуганно спросила Дуня.

– Живет с женой… Потеха! Не венчан… И хоть бы што!

– Какая же это потеха! Что же Егор смотрит? – пылко ответила Дуня.

– А кто с ним сладит! Он еще тот год с ней водился, я думал, просто так… Ждут попа.

– Тот год! – печально молвила Дуня и задумалась.

– Девчонка еще на вид, маленькая, а верткая…

«Как же так можно? Жить без венца? – подумала Дуня. – Разве можно нарушать закон? Разве так просто? Так каждый захочет…»

Она смутно чувствовала и свою вину во всем этом.

«Что за девчонка? «Верткая»…»

– Вот и приехали! Тут и отец! Все теперь вместе. А мыли порознь.

– Ты че невеселая? – спросил дочь Спирька. – Меня тут, знаешь, все упрекают, что я достиг славы, а что толку, мол, если миллион пролетел мимо.

Илья ухмыльнулся, лежа на брюхе и с силой, как в кузнице из мехов, раздувая костер, так что пламя рванулось из него языками.

– А мне не надо миллиона! Ты че прокисла? Радуйся…

– Я грохоток новый привезла!

Утром Дуня положила грохоток на бутарку и сама стала мыть, стоя в ледяной воде в охотничьих сапогах. Руки стыли. К вечеру вода стала теплей, а через день еще теплей. Бутарку приходилось отодвигать, вся масса старателей поползла вверх по берегу со множеством своих инструментов. Многие в эти дни приходили смотреть, как моет жена Ильи. Что Авдотья знала дело, сразу было заметно.

По Силинскому берегу шли Катя с Васей. Катерина ступала осторожно и плавно, словно танцуя.

Василий кивнул Дуняше. Катя вежливо поклонилась. Илья остановил их и разговорился. Дуня взошла на пески и протянула Кате руку по-городскому. Катя слегка коснулась пальцами и потрясла ее ладонь.

«Какая она красивая!» – с завистью подумала Катя.

В ночь нашла большая вода. Затопило штольни. В шахтах еще вчера не успевали откачивать воду.

– Поехали к Егору! – сказал Спирька.

Все погрузили в лодку и переехали на Кузнецовскую сторону. У Егора был затоплен разрез, и он с семьей перебрался в свою новую избу на холме подле амбара, пекарни и конторы. Федосеич и Сашка переселились сюда же на время наводнения. В этой же избе поселился и Спирька.

Васькин шалаш, где он жил с женой, стоял высоко на отроге горы, и молодые каждый вечер уходили туда. Илья и Дуня расчистили себе место и поставили палатку.

Многие старатели уезжали с прииска. Рьяные золотишники подымались по ключам в горы, искали новые места.

Вода начала сносить шалаши, срывала крыши из корья с новеньких затопленных изб. Течение грозно шумело в затопленном лесу, как тайфун. Над горами шли тучи.

А на холме, среди вырубленного леса, недоступные бурной горной воде, стояли бревенчатые строения, и казалось, что здесь светлей, что вот-вот проступит солнце. К крыльцу пекарни теперь подъезжали со всех приисков на лодках.

Река понесла массу плавникового леса, валеги, коряги, выворачивала с корнями и вымывала кустарник, временами по ней несся сплошной слой игл с массой ветвей и сбитых листьев.

Васька приехал на лодке с охоты и сказал отцу, что в него стреляли. Пуля пролетела мимо.

– Кто? – вскочил Сашка.

Казалось, он ждал чего-то подобного.

– Завтра река начнет падать, – сказал Егор. – Я поеду вверх, погляжу, что там…

– Теперь везде на сотню верст стоят балаганы и прииски, – говорил Вася. – Скоро все начнут возвращаться, если вода спадет. А заметно, там сильный пожар был. Лес кругом выгорел.

Вечером у Егора собралось много народу. Федор Барабанов еще до наводнения привез ящики со стеклом. Теперь стекло вставлено в окошечках «резиденции».

Алексей Корягин, по прозвищу «Студент», был сегодня в ударе. Его темная шапка красивых взбитых волос, казалось, стала еще выше.

– Надо свергнуть царя, отдать землю пароду, – воодушевленно говорил он.

Егор сел с ним рядом.

– Возможно такое устройство жизни, когда все на земле будет принадлежать народу?..

– Это известно! – сказал Егор.

– Откуда же это известно? Нет, это известно лишь приблизительно. Может быть, угадываешь? Твой прииск – это как раз что-то смахивающее на будущее устройство общества.

Он стал объяснять, что великие люди в разных странах искали, думали, какое должно быть устройство жизни.

– Артельное, – сказал Егор. – И отдельное. И так и этак.

– Да! Но твой прииск, даже с оговорками, нельзя принять как форму социализма. Здесь являются силы, которые могут развиться лишь при социалистическом устройстве общества. Это лишь стремление неосознанное, но замеченное в природе человека. А возможна такая же обработка земли, артелью, с применением машин… Социализм не есть выдумка, изобретение, это исконная мечта человечества, теперь – наука.

Егор сам думал о чем-то подобном не раз. Ясно было, что артелью легче все делать. Семья тоже артель. Каждый хочет, чтобы семья была большая. Несколько семей – это уже настоящая артель. Разве мы не артелью подняли целину? Поставили церковь. Но и без артели надо побыть одному, подумать.

– Студент, где ты учился? – спрашивал Барабанов.

– В Петербурге.

– Зачем попал сюда? – спросил Сашка.

– Сам. Решил поехать на прииски и намыть себе золота, чтобы еще учиться.

– Книг много читал? – спросил Камбала.

– Здесь нет. Здесь мне народ вместо книги. Я часто замечаю, что люди своим умом доходят до того же, до чего и великие ученые.

– Ты бунтовал? – спрашивал Сашка.

– Нет. Я учился и никогда не бунтовал. Вы меня взбунтовали… Я только вспомнил, что читал. Теперь я буду сам социалистом.

– Если нас разгонят, то тебе мало не будет!

– Ты у нас царев ослушник, – сказал Спиридон.

Все засмеялись.

– У нас все можно говорить. Мы царя любим, молимся за него, поэтому тебя слушать не боимся, – сказал Силин. – Давай еще рассказывай! О великих людях!

– А как у тебя Павка? – спросила подружку Таня.

– Хороший! Васька вылитый! – Она прильнула к Тане.

– А я плясать скоро не буду, – сказала Таня.

– Тогда сиди и не шевели себя.

Студент продолжал говорить о французской революции.

– Че ты говоришь? – сказал ему Камбала. – Ты сам работать не умеешь, спину гнешь худо, а учишь! Поехал бы работать как кули?

– Он новое людям говорит! – заступился Сплин.

– Че новое? Это еще до рождения Христова у нас было общество и артель. Общая земля. Отобрали все у богатых! И сейчас так делают… А че он? Не знает ничего!

Сашка плюнул и ушел. Женщины, сидевшие в углу тихой кучкой, чуть слышно запели грустную песню.

Василий услыхал еще слабый, но уже выводивший всех в силу знакомый голос.

Федосеич достал бутылку водки и пригубил.

– Красивый ты, Васька! – сказал он вдруг. – Надо бы тебя во флот. Таких берут. Шкипер на корабль возьмет в любое государство… Таких белых, русых, здоровых любят на кораблях. Флот плавает по всему свету, и везде видят, какой у них в государстве красивый народ. Вот, мол, у нас! А придешь к ним в порт, там крючки, мелкота, черные как вороны, каркают по-всякому, менялы зазывают кто куда может, людей сманивают с конвертов на пароходы. Или бывают черны волосом, тоже красивые, с таким отливом. Это итальянцы. А потом все смешается, и не знаешь, кого били и кто тебя, все государства.

– Зачем дерутся?

– Да все из-за того же!

Дуня вышла из угла и приподняла над шалью плечи в сборчатой кофте.

– Круши! – сказал Спирька, только что испытавший вкус матросовой бутылки.

Хор грянул плясовую, Тимоха защелкал ложками и прошелся, раздвигая круг.

– Помнишь, как Ванька Бердышов, тварь, тигр, все тебя выбирал? «Эх, Дуня, ягода моя, пошто любишь ты Ивана?» Под энту же песню.

– Эх, я за то люблю Ивана, голова его кудрява, – грянул хор.

Тимоха бил дробь, как бывалый лошкарь, и слегка пританцовывал. Дуня поплыла.

– Эх, я за то люблю Ивана, голова его кудрява! – повторила она.

– Гуляй, пока потоп! Вода спадет, кроме работы, ничего не увидим! – кричал Тимоха.

– Эх, я за то люблю Ивана, голова его кудрява! – словно молотами бил хор в перебой голосов.

– О-го-го-го-го-го-го! – басили мужики.

– Ух-хо-хо-хо-хо-хо-хо… – подхватывали парни.

– И-ии-их! – взвизгнула Ксенька.

– Эх, Дуня, ягода моя, за что ты любишь Ивана… – повторял хор.

– А я за то люблю Ивана, голова его кудрява… – в голос разухабисто орали молодые бабы.

Студент вспомнил, как он говорил сегодня с Дуней о будущей свободе и равноправии женщин. Сейчас он чувствовал себя слабым среди этого вдруг забушевавшего моря человеческой страсти.

И это были те же люди, которых он часто видел, они рыли и рыли свою мокрую землю.

«Они готовы… Готов ли я? Не прав ли Камбала? Может быть, они все больше меня знают?» – что-то кольнуло его неприятно. Дверь распахнулась, и вдруг грянула гармонь во всю растяжку. С копной кудрявых волос сияющий спиртонос – Андрюшка Городилов. Сейчас даже Егор почувствовал себя на миг побежденным. «Без спиртоносов и спирта ни один прииск еще не жил!» Он уже это знал. Сейчас не гнать же его…

Андрею уступили место, подали табурет. От нечего делать на досуге, Ломов изладил мебель президенту.

Дуня низко поклонилась и выбрала Василия. Он ударил себя по сапогам и прошелся по избе. Дуня поплыла, как по воздуху. Она посмотрела на Ваську через плечо, и улыбнулась ему застенчиво, и выгнула плечо, и чуть заметно из-за другого плеча кинула лукавый взор сидевшему рядом с гармонистом Илье, а потом зажмурилась от восторга и скрытой нерастраченной силы.

Кто-то говорил Егору в ухо:

– Нация твоя разбежалась, Егор Кондратьевич! Курские сбежали. Сапогов уперся. Вся артель Никиты уехала отдыхать к нему на Утес. Народу стало меньше.

– Хлеба меньше идет! – сказал другой голос.

– Да, намыли, и хватит! Я тоже завтра помчусь с большой водой. А то далеко ли до греха!

Катька затянула концы платочка. Ее вывел Налим, И она скромно поклонилась.

– Ну, чертова кукла! – сказал ей Налим.

– А ну, покажи им зубки, сельдяная акула! – сказал отец.

Налим, заломив голову и подпирая ладонью затылок, заходил в присядке.

– Дай-ка мне гармонь, – обратился Федосеич к Андрюшке. – А ну, Катька, как отец учил, давай по-морскому. Налим, не мешай ей, она без тебя лучше спляшет. Не ты тут…

Катька легко запрыгала, разводя руками, и сначала слегка пробарабанила каблуками по всей комнате, а после забила в пол так, словно на ней были не легкие башмачки, а матросские сапоги. Она плясала, как мальчишка, все быстрей и быстрей и, не прекращая танца, успевала побывать во всех концах комнаты, словно работала, как паровая машина.

Сильно выпивший Налим и стеснявшийся Васька отступились. Теперь плясали лишь Катерина и Авдотья. То наплывая, то отступая по очереди, они, казалось, желали озадачить друг друга, отбивая ногами, как по телеграфу, вопросы и ответы.

То спокойно и плавно, то бурно, словно кидались они к новому оружию, потом разбегались порознь и забывали друг о друге. Дуня плыла по кругу, глядя на Ваську из-за плеча. «Мне все обидно, я не знаю почему… – как будто говорила она. – Но ты меня уж больше никогда не увидишь, далекий дружок, моя придуманная утеха… Но я пережила с тех пор много, перешла горы, хотя никто и не видел… Я уж не прежняя девчонка-плясунья!»

«А я жить хочу! – как огонь в костре билась Катерина. – Мне силу некуда девать, смотрите, какой я заморыш – сельдяной акуленок!.. Я забью тебя… Куда тебе, рожавшей бабе, тягаться!»

«Да, я нарожала детей, род целый от меня, и я еще смогу не хуже тебя!» – отвечала Дуня и выбила дробь не хуже Катьки.

– Давай, давай! – сказала ей Катя холодно, словно вызывала ее на неравный бой.

«Нет, меня еще никто не наказывал!» – отвечала Дуня. И руки и глаза ее опять плели сети и заманивали кого-то. Катька разозлилась. И ей хотелось играть, дразнить и заманивать. Эта красавица была опытней ее, коварней.

– Это я учил! – сказал матрос. – Видишь, у вас так не пляшут. А ты, цыган, чего сидишь? Иди спляши.

– Я цыган, дорогой, а плясать не умею. Всю жизнь в деле, господа, и некогда мне плясать. Молодой был не плясал…

– Катька, давай еще… Андрюха, на, возьми гармонь, бери с рук, пущай они хлещутся не переставая.

И, не прерывая музыки, Андрей перехватил плясовые стоны с рук матроса. Гармонь заходила бойчей.

– Ог-о! – воскликнула Катька, и еще быстрей заходили ее руки и ноги, успевая отбить такт.

– Дава-ай! Покажи имя всем! Всей империи Российской! А я тоже плясать любил, – рассказывал уставший матрос. – А еще драться. Мы всегда старались с англичанами. Куда ни приди – они. Гонконг, Шанхай – они. В Индию нас не посылали из-за них. Они Индию берегут, не любят, если мы туда заходим. Суэц – их же! Капский мыс – везде! Другие не так дерутся, как они. Но их все же трудно раззадорить.

– А вот, говорят, у них бокс?

– Да, это появилось.

– Раскручивают кулаки?

– Нет, бьют с поворотом.

– И получается?

– Как же… Как пятак или свинчатка в руке. Он бьет и телом поворачивается. Ловко попадет, и уляжешься… Другой даст руку и подымет. Смотря какой характер… С ними надо быстро бить, пока он еще не опомнился.

Как дашь ему хорошую оплеуху со звоном, ну, паря, он вспыхнет, обозлится. Тогда пойдет. С ними-то всегда драться интересно. Придем в порт, если их суда стоят – хорошо. Ага, ребята, драка будет. При встрече стоим в почетном карауле, лицом к лицу. Они еще не поймут, чо мы такое… Катька, давай! Хлещи!..

– А че хорошего, – сказал Спирька, – моя же родная дочь опять загубит кого-нибудь.

– Разве она загубила? – спросил Егор.

– Только ты, может, еще не догадался, – ответил Спиридон Шишкин. – Кого загубит, кому жизнь произведет…

– А ну еще чуть-чуть побыстрей! – ласково сказала Дуняша, подбежав к Андрею.

Пьяные зрители начинали уставать.

– Ты играй, – сказал Федосеич гармонисту, – а я лягу под скамейку. Устанешь – разбуди, как на собачью вахту. Меня в сон клонит. Я до сих пор засыпаю не вовремя и все просыпаюсь. Жизнь моя разделена на вахты!

Он залез под лавку и захрапел.

– Гляди, ну, гляди, че они вытворяют… Вода бы не поднялась опять! – удивлялся Силин.

– Доказывают друг дружке! – сказала толстая баба с родимым пятном и ушла.

– Че-то, видать, не поделили!

– Чо нам делить! – воскликнула Катя и развела рукой широко, как пьяный мужик, и обхватила Дуняшу на лету и поцеловала ее. – Вот как любим друг друга!

И, разводя руками свои широкие платки, с открытыми волосами, в широких больших развевающихся юбках, они покружились вокруг друг друга, как две огромные яркие бабочки.

Федосеич, видно, подремал и вылез из-под лавки. Андрюшка играл с закрытыми глазами.

– Ты ужо спишь… Давай еще я, – сказал матрос.

Васька откуда-то вернулся, вбежал в дверь и кинулся в пляс… Илья соскочил и пошел ползунком.

– Хватит, бабы! Дайте нам!

– Пошел ты! – сказала Катя.

– Иди, иди! Сдохнете! Все равно не победите.

– Да, нашла коса на камень…

Дуня кинулась к Илье, Катя – к Василию. Ее разбирала досада. Она очень давно ждала Дуню и хотела видеть, что же в ней может всем нравиться. Васька ей показался сегодня растерянным. Он выбегал, выпивал или сидел, как филин, и хлопал ушами, когда эта красотка разговаривала с ним глазами и ногами.

– Без сердца она с тобой! Играла с дураком!

«Разве этого стоит Васька?» – думала она.

Катя и Василий вышли из дому. Шумел ветер, и шумела река.

Катерина отошла немного, разбежалась и, размахнувшись, ударила Ваську изо всех сил по уху.

– Ты что? – удивился он.

Она ударила его с другой стороны.

– Я тебе как дам сейчас еще раз…

– Врешь ты, Ксенька, что они в грехе живут, быть не может, – говорили утром бабы у пекарни, – она его вчера так хлестала! Видно, уж давно обвенчаны, не год и не два.

– Мало еще ему! – сказала Татьяна.

«Будет знать, как баловаться!» – подумал Егор.

– Тятенька, что к завтраку велите приготовить? – подбежала Катюша. – А как работу, будем ли седне начинать? Забой-то сохнет.

* * *

За сопкой из ущелья, как из трубы, несся дым на утихшую реку сплошными клубами. Солнца не было видно, только огненное пятнышко в небе, как пятачок.

Егор, Гуран и Сашка отправились в поход по приискам своей республики. По слухам, почти по всей реке теперь стояли шалаши и палатки.

Вода спа?ла, и целые деревья висели высоко в ветвях тайги. Там же остались коряги, рассохи. Весь лес в полосах пены. А на возвышенностях опять обгорелая сопка, болота, белый багульник, пойменный лес в свежей зелени, но среди разграбленной, разбитой наводнением природы вид его печальный. А на сухой высокой сопке опять все горит. У высокого тополя белеет балаган.

– Егору Кондратьевичу! Почтение! – старатели в шляпах и платках и в длинных рубахах оставляли лотки.

– Кто же лес зажег?

– Не мы. Христом-богом, не мы…

Чем выше поднимались по реке, тем меньше было старателей. Начались почти безлюдные места. Весь лес переломан наводнением, а пески чисты, все промыто – и леса и острова. Трава, как скошенная, огромными сплошными копнами на целые версты лежит на островах.

А в горах бушует пожар, и никто нигде не признавался и не мог объяснить, отчего горит лес. Кто-то же поджег его?

Наутро Егор, Гуран и Сашка опять взмахивали шестами и забирались все выше, все ближе к снегам. Воздух стал чище, а солнце все еще без лучей, словно блин или крышка от медной кастрюли катится по сопкам.

Ломило ноги и руки.

«Будет дождь!» – подумал Егор.

Ночью началась гроза. Ночевали у страшных чудовищ на берегу, и молния озаряла их белые голые тела.

Утром небо очистилось и пожары утихли. Прошли самый большой кривун, перетащили лодку через завалы, видели лед на берегу, голубые и зеленые козырьки – остатки наледей. Целые уступы волнистого льда виднелись в ущелье.

– Ложись! – крикнул Егор.

– О-е-ха! – воскликнул Сашка и припал ничком.

Лодку стало сносить.

– Кто?

– Человек целился, – сказал Егор.

Подняли головы, загнали лодку в залив, взяли оружие и вышли на берег.

– Меня тут стреляют уже не в первый раз…

* * *

Когда Егор вернулся, собрав десятину с дальних приисков, дела как посыпались на него.

– Надо запрет на вход на прииск для каторжных! – говорил Силин.

Пришел китаец, помогавший Ксеньке в пекарне.

– Моя раньше работай на пароходе! – сказал он Егору. – На тот год моя хочу открыть ресторан. Можно японский ресторан. Привезу японская мадама.

– Что такое ресторан? – спросил Силин.

– Харчевка! – объяснил Камбала.

– Андрюшка опять спиртом торгует, – доложил Гаврюшка.

– Пусть живет, – сказал Силин.

– Че пусть живет? – рассердился Сашка. – Я бы его выгнал.

– Видишь, как он весело играет.

– Мало ли кто играет…

– Еще приехал японец, – сказал Гаврюшка, – у него русских денег нет. Есть иностранное серебро… Как ценить, какой курс? Черт знает! Он привез японские шелка. Хочет открыть магазин. Пускать ли его? Такие шелка, такой красоты, что все сойдут с ума!

Очкастый приехал за хлебом, а потом зашел в контору. Егор сидел там в одиночестве и шил сапоги.

– Я скажу, что я очень рад, что вас выбрали президентом! Егор Кондратьевич! Выбрали лучшего! Конечно, правда! Но, Егор Кондратьевич, постройка пекарни – умное дело, иначе что бы люди делали в такое бедствие! Но что-то я еще хочу вам сказать.

Егор любил шить сапоги, умел шить и любил слушать кого-нибудь в это время.

– Президент должен быть на высоте человеческого понимания. Но есть люди, которые не понимают вашего благородства. И это несправедливо.

– А ты хлеб взял?

– Да… Но у меня к вам есть вопрос. Народ встревожен.

– Чем?

– Люди говорят, что ваша Катя была замужем до брака с Василием.

– Нет, не была – ответил Егор.

– Вы, Егор Кондратьевич, очень смело поступаете. Как можно? Молодые у вас все лето живут невенчаны, и разговоры об этом идут по всем приискам. Все говорят, что свадьбу вы не хотите справлять, не верите в бога, упрекают вас в безнравственности и в богохульстве.

– В Сибири есть места, – ответил Егор, – где живут невенчаны по два-три года. Потом приедет поп и сразу совершит все обряды.

– Другое дело… – Очкастый при каждой фразе клонил голову к плечу.

– Бывает, поп болен, то пьет, то торгует, то сам у богатых, уедет верст за шестьсот и гуляет по неделям…

– То в Сибири!

– И у нас бывало на Каме.

– Но я вам скажу, ваше степенство, что ее отец пил… А вам нужно здоровое потомство. Я вам желаю добра. И, бог знает, здорова ли она сама, такая чахлая! И еще… Народ очень возмущается. Ее отец продал свой участок. А это несправедливо.

– Я с него взыскать не могу, – ответил Егор.

– А есть закон у нас же! Вы сами установили… Участки не продавать.

– Да, есть закон. Но наказывать его не буду!

– Почему? Видишь, как ты выгораживаешь своих! Так они и обманывают вас, ваше степенство. А вы своим спускаете…

– Как же у дегтя стоять, да в дегте не вымазаться? – шутливо отвечал Егор и воткнул шило в кожу.

Толстяка ждал старовер-лодочник. Мешок с хлебом положили на возвышение, на досках посреди лодки и закрыли ватными куртками.

– С сыном Егора невенчанная живет, – сказал толстяк, когда веслами заработали.

– Какая женщина?

– Катька!

– Да она жена.

– Невенчана…

– Пусть живут.

– Это безнравственно. Грех. Если бы он не был президентом, не стоял бы во главе у нас, тогда можно бы не обращать внимания. Он и десятину себе берет, а делится, говорят, со своими.

… Таня и Катерина укладывали рубашки Егора и белье. Сашка вычистил ему ружье. Василий наточил кинжал.

– Куда ты собрался, Копдратич? – спросил Ломов.

– Вода установилась. Все обратно приходят. Теперь я домой съезжу.

– А кто за тебя?

– Сашка и Силин. Они будут править вами всю осень.

Егор долго думал, брать ли Василия. Он замечал, что и Кате хотелось бы ехать. Но ведь надо их там сразу венчать… И с Натальей еще надо все уладить.

«Налетать прямо с хода, с лодки на тройки и в церковь по новой дороге?»

На прииске теперь все в порядке, и все будет хорошо, если кто-нибудь не выдаст. Конечно, пуля всегда может каждому прилететь. Но здесь сами все с ружьями и с характером.

Жаль было оставлять Василия. Но и дела без него нельзя оставить. Только пока Василий тут, Егор мог надеяться на Сашку и Тимоху. Они берегут его, и он помогает им. Егор чувствовал, что надо ехать домой.

«Сердце вещун!» – полагал он.

Приехал Никита.

– Да ты что? Куда это? – спросил Жеребцов.

– И я не железный! – отвечал Егор. – Домой поеду.

– Послушай, Егор Кондратьевич, – сказал Ломов, – мы же тебя выбрали, а ты уезжаешь.

– Да я что вам, нанялся? – рассердился Егор. – Вы на самом деле решили, что я городской голова или американский президент, нет, тут не республика…

– Егор, постой… Ну, дай, Никита, ему стихнуть! – сказал Силин.

– У меня же дом, пашня. Да и семья. К попу надо.

– Да мы же тебя выбирали…

– Я вам говорил, что не согласен. Я не казачий атаман!

– Просим! Не уходи! Порядка не будет… – сказал Никита.

– Будет и порядок. Остается Силин.

– Правильно, правильно! – сказал Камбала. – Поезжай домой. Долго на прииске никогда не живи.

– Что же, я своих детей подведу!

– А как на тот год? – спросил Ломов.

– Да я еще, может, в этом году вернусь.

– Кто участки будет распределять? Люди ушли, места бросили.

– Участки за ними. На тот год к петрову дню не придут – забирайте…

– Мне, по моему характеру, трудно союзников найти! – сказал Никита. – Но я еще, Егор, с тобой поборолся бы…

На рассвете Сашка с Силиным провожали Егора до Гаврюшкиного караула.

На посту и Гаврюшка сел в лодку.

– Почему такое беспокойство? – спрашивал Егор.

Но ему никто не отвечал.

– Слава богу, вывезли тебя! – сказал Гаврюшка, когда виден стал Утес.

– Мотай дальше один! – сказал Силин.

– Иди! – сказал Сашка. – За Васю, Таню и Катю не бойся. Они работают и лучше без тебя намоют. Вернемся вместе. А ты ходи. Твоя не надо здесь зря быть.

Опять потянулись острова и берега, недавно вышедшие из-под воды с длинными рядами трав, поваленных буйными волнами в прибыль и непогоду.

На Утесе Егор узнал, что парохода на подходе нет и еще долго не будет. Егор пошел на телеграфный станок. Телеграфист сказал, что раньше чем через месяц пароход не придет.

– Добирайся сам!

Долго плыл Кузнецов вверх по течению. Он шел протоками, стараясь сократить расстояние.

Попалось чье-то зимовье. Оно стояло на возвышенности среди дубового и липового леса. Давно Егор не видал липы и дуба. Приготовил на всякий случай ружье, зная, что может встретиться незнакомый, чужой человек.

Из зимовья выбежал человек и что-то кричал. Егор узнал сына Родиона Шишкина.

– Это наше охотничье зимовье, – рассказывал Митька, – нынче год холодный, все ветер и ветер. Я вас сразу узнал! Фигура ваша очень заметная. А как отец, моет?

– Моет.

– А я не могу… Не люблю этого дела.

Митька шел на зверя и не хотел возвращаться.

«Хорошие тут люди!» – подумал Егор. Он вытопил печь и нарубил дров, чтобы оставить их взамен сгоревших. Он уснул сладко и спокойно, как давно не спал.

Утром еще раз обошел зимовье, постоял под липами, посмотрел, вспомнил молодые годы, проведенные в бедности там, где хорошие липовые леса. А счастья там не было, и поэтому не жалко было старых мест и старой жизни. А липа была там красивая. И лыко было.

К ночи Егор добрался до Тамбовки и остановился в избе Родиона. А еще через четыре дня, не встретив по дороге ни одного парохода, намокший и промерзший, он вышел на родной берег напротив своей пашни и дома.

– Ветер встречный измучил совсем, – сказал он жене, входя с мешком в избу. В избе пусто. Никого нет, кроме жены. И она какая-то расстроенная.

– Васька женился!

– Боже ты мой! – всплеснула руками Наталья. – Да что это они, взбесились – все враз!

Егор не сказал, что живут молодые невенчаны.

– Говорят, в этом месяце не было парохода! А кто еще?

– И не говори! Петрован задумал жениться. Поехал седне к невесте. На Ольге – дочери телеграфиста. Ни че она! А Настя! Настя-то… – Наталья вдруг горько заревела и долго не могла прийти в себя, – замуж за «пароходного помощника». Помнишь, с дикими глазами, чубатый гуран бегал на «Ермаке»? Ты вот раз приехал, он на тебя доро?гой все пялился. Вот он до помощника капитана дослужился. Призналась, к нему тогда верхом ездила.

– Надо всех сразу отделять! – решительно сказал Егор, грузно садясь и чувствуя, что нет отдыха.

– Дедушка вон идет. Недоволен, боится, что внуки из крестьянства выйдут…

– А ты знаешь, у нас рыжего попа под духовный суд отдали. Алешка Айдамбо написал на него донос, что берет взятки и вымогает у гольдов меха. И так, говорят, грамотно все расписал и форму знает, как составлять доносы, что нашего рыжака отставили и скоро выселят с семьей. Стан и приход перейдут Алешке. И школа.

Егор все эти долгие годы враждовал с рыжим попом. Поп брал много незаконных поборов. Но он охотник, рыбак, пахарь, мыл золото.

– А теперь кто будет? – спросил Егор.

– Айдамбо будет! Он шибко грамотный!

* * *

Егор поехал по всем делам в церковь. Отец Алексей стал объяснять ему:

– Я – русский! И ладно! А гольды? Кто их гольдами пазвал? Это все он! Что такое гольд? Это голь, беднота. Зачем он нас так звал? Наверху есть деревня. Савоська говорит, что он сказал Муравьеву: «Там Гольди», и не объяснил, что деревня. Нет, это поп стал всех звать «гольди».

«Вот человек как хорошо обучился грамоте!» – печально подумал Егор. Он возвращался верхом среди темневших вечерних полей. «Я теперь сам буду хозяин, – сказал ему на прощание Айдамбо. – И сам буду просвещать инородцев!»

Осенью Кузнецовы сыграли сразу две свадьбы. Самородки Егора ушли на гульбу и на обзаведение молодых. Для обоих строилось по дому, нанята была плотничья артель, для домов закуплено все лучшее и дорогое.

– Живите сами, с отца-матери больше не спрашивайте, – рыдая, говорила дочери Наталья.

Теперь уж знали в доме все, что приедет Васька с Катей, их еще надо венчать.

С пароходом в Уральское прибыли полицейские. Молодой белокурый офицер, по виду немец, с тонкими выкрученными усами, пришел к Егору с двумя полицейскими.

«Вовремя и удачно!» – подумал Егор.

– Кто Кузнецов?

– Я.

– Где Барабанов?

– Нет.

– Где Силин?

– На огородах.

– Почему не дома?

– Он на речке.

– А Барабанов?

– Он торгующий. У них висит выбранный патент. Он за мылом уехал от общества.

– Где ты был все лето?

– Я работаю, – отвечал Егор.

– Тяжело?

– Всяко приходилось.

– Будет выставка сельскохозяйственных изделий края. Первая на Дальнем Востоке. От своего хозяйства ты назначен выставить сортовое зерно, которое посылал в город Хабаровку. Помнишь, Петр Кузьмич Барсуков брал у тебя образцы. Теперь запомни, что без спроса из деревни, дольше чем на неделю, не выезжать. Всем скажи. Новое приказание, чтобы народ зря не шлялся…

– Да что такое? – спросил дед.

– Есть подозрение, что где-то действуют тайные прииски!

Дед пошел во двор и разговорился там с полицейскими.

– Как же узнали, что где-то прииск?

– Таможня докладывает. Они там заметили, – ответил урядник. – Ввоз товару, видно, большой.

– А-а! – сообразил дед. – А этот год штормы на море и на Амуре.

– Контрабандой идет много, минуя таможню, – сказал урядник.

Егор проводил офицера и полицейских на судно. Он подумал, что мужики с прииска вовремя разбежались. Остались там староверы, китайцы и заядлые золотошники. Полицейские не узнают, от парохода они не отойдут. Егор почувствовал только сейчас, какое страшное преступление совершается по понятиям властей.

– А полицейские все новые! – заметила Наталья.

– Какой-то объезд, что такое? – отозвался дед. – Но уехали… В добрый час! Егор, ты не ходи больше. Хватит.

Хлеб был убран. Предстояла ловля рыбы. Ждали, что скоро должен явиться на своем пароходе скупщик с баржой. Идет зима, надо еще рубить дрова для пароходов.

Егор был здесь не президентом, а рядовым мужиком, виноватым кругом перед всеми. Но он уже втянулся в игру и не мог ее бросить. Слишком большое дело затеяно, и отступать поздно. Втянуты родные, дети. А началось все с пустяков, мыли когда-то дома, на огородах, тазами.

Катерина с Василием приехали с Сашкой и Ломовым на большой лодке с парусом. Бабка Дарья не могла нарадоваться на Катьку.

– Да и свадьбу не надо шибко справлять, – говорила она. – Поп обвенчает, и все. Погуляем своей деревней дня два. Никто и не узнает!

Федосеич остался с несколькими китайцами зимовать на прииске, караулить постройки от бродяг и склады от зверей. Говорил, что, когда все уйдут, он будет мыть потихоньку, если позволит погода.

– Полиция еще не рыщет?

– Никого не было, – отвечал Василий. – Становые должны чуять. Только они не знают, где и сколько людей моет.

У Барабановых в магазине Катька на руках Дуняши увидела ее младшего сынка Павку. Она не стала ничего покупать и ушла домой.

– Ах ты, зараза! Вот почему она тебе под гармонь плясала! А я, дура, думала, что она хочет меня переплясать! Думала, что я ее загнала… Едем отсюда! Ноги моей здесь больше не будет. А то перед свадьбой я тебя так разукрашу… Я не хочу, мне обидно, убить тебя могу из ружья. Васька, я хочу тебе сыновей нарожать, чтобы и от меня род шел не меньше, чем от нее…

Анонс аудио




Композиция
Звёзды молчат
Альбом
(Мираж) 1000 звезд




Композиция
Пальчиком маня
Альбом
(Мираж) Брось

Композиция
Мама анархия
Альбом
(В. Цой) Квартирник




Композиция
Солнечный зайчик
Альбом
(Мираж) Брось




Композиция
Мера
Альбом
(В.Бутусов) Имя рек


Композиция
Генерал
Альбом
(В. Цой) Кино 46

Композиция
Солнечные дни
Альбом
(В. Цой) Квартирник

Композиция
Мои друзья
Альбом
(В. Цой) Квартирник






Композиция
Холода
Альбом
(В.Бутусов) Богомол






Композиция
Новый герой
Альбом
(Мираж) Снова вместе

Композиция
Стук
Альбом
(В. Цой) Черновые записи 1989г

Композиция
Кто я?
Альбом
(В.Бутусов) Невидимка


Композиция
Вселенская
Альбом
(В.Бутусов) Богомол

Композиция
Сказка
Альбом
(Мираж) 1000 звезд

Композиция
Наступает ночь
Альбом
(Мираж) Dance Remix

Композиция
Электричество
Альбом
(Мираж) Dance Remix








Композиция
Без любви
Альбом
(Мираж) Просто Мираж

Композиция
Из реки
Альбом
(В.Бутусов) Биографика


Календарь


Анонс фото

Вход/Выход


Книги



















































Кто пришел

Онлайн всего: 5
Гостей: 5
Пользователей: 0

Написать мне письмо
Ваше имя *:
Ваш E-mail *:
Тема письма:
Ваше сообщение *:
Оценка сайта:
Код безопасности *:

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru
Besucherzahler Foreign brides from Russia
счетчик посещений
Я-ВВБ © 2024