На рассвете Илья быстро вскочил с кровати, откинув пестрое одеяло китайского шелка. Жена уж пекла и жарила, плита пылала. В застекленных окнах виднелись тучи и хмурые сопки. – Дождь идет! – сказал Илья. – Река спокойная, волн нет, – отвечала Дуня. Илья позавтракал и пошел к отцу. Снесли на берег мешки, запасные весла и оружие. Перевернули лодку, столкнули ее в воду кормой и загрузили. Дождь припустил. Илья надел клеенчатый плащ с капюшоном, а Пахом – мешковину на голову. Вышел Егор, и мужики, собравшиеся на прииск, обступили его. – Мы дороги без тебя не найдем. – Найдем! – перебил, стоя с веслами, высокий Санка Барабанов. – Было бы золото. С нами Тимоха Силин и два китайца. – Бог с нами! – строго сказал отец. И, показав на небо, подержал сына под своим взглядом. Потом, словно спохватившись, пошарил по карманам, что-то проверил, поднял воротник дождевика, снял картуз и перекрестился. – С нами бог! – подтвердил Санка. Он ухмыльнулся и добавил: – Бог и два китайца. Ну, покудова, до свидания, дядя Егор… Маманя! – обратился он к Агафье и припал к ее плечу. – За Васю не бойся! Я хорошо смотрю! – говорил Егору, подымая рубаху и затягивая кушак, Сашка-китаец. Илья брал на руки всех своих ребят по очереди. Дуня осторожно, чтобы никто не видел, навила ему своих волос на пуговицу. – Зимой загуляем вовсю, – сказал Илья. – Теперь мы сами хозяева. Дуня, так желавшая отправиться на прииск, оставалась дома. Удалая золотошница была беременна и не могла ехать. Когда лодки отошли, она разрыдалась и тяжело опустилась на траву, как бы не в силах идти. Бабка Дарья и Наталья подошли к ней. Дуня, как пьяная, сорвала платок с головы. – Пойдем, сын, пахать, – сказал Егор, – Васька и Сашка пусть моют. А мы с тобой будем сеять хлеб, лен, гречиху, растить коней, скот.
– А кони у Ильюшки дикошарые, – отозвался Петрован. – Они уплывут с острова, где он их оставил. Что тогда? Отец не ответил. Только мельком взглянул он туда, где за изгибом реки тянулись острова. Сейчас они во мгле дождя, как сплошные серые пласты. – Иван поехал во Францию, – сказал Петр. – А у Васьки есть книга о той стране. Редко нападала на Петрована подобная говорливость. Казалось, он хотел отвлечь отца и утешить. Трава была мокрая, пашня мокрая. Ноги вязли, и кони хлюпали копытами по грязи. У Егора душа болела за сына и за всех поехавших на прииск. Он надеялся на Сашку. Тот никогда не брался за дело, которого не умел делать. А что делал, то умел. Оп был надежный человек. За десять лет жизни в Уральском он ни разу никого не обманул и никому не соврал даже в мелочах. Каков человек – видно по труду. Федор Барабанов бросил все, оставил магазин на жену. Федор умен, умеет обойтись с людьми. Он рискует. Оставил свою торговлю! Барабановы взяли с собой в дорогу бывшего каторжника Якова, который давно жил у них в работниках. Отец Барабанов смел, а всегда ноет, плачет, жалуется и вдруг рискует! Пошел в свое время на переселение. Немало случаев бывало по дороге, что выручал он Егора. Кузнецов тоже в долгу не оставался. А школу построили. Егор знал, что много, очень много может человек сделать, если он стоит на своем месте. Теперь в Уральском есть школа, мельница. Старые избы целы, а уж новые стоят. Пашутся пашни, заведена почтовая гоньба. Все умеют ловить рыбу. Теперь есть кузница. Все люди произвели себе сами. А на старых местах всегда толковали, что народ лодырь. «Лодырь?» – подумал Егор. Ветер подул сильней, дождь стих. К Кузнецовым пришла Одака, жена Сашки. Двое Сашкиных мальчишек разговаривали в углу с Алешкой Кузнецовым. – Мама, я к тебе, – говорила Одака. – Сашка хочет меня на куски разрезать. – Как это разрезать? – удивилась бабка Дарья. – Живи у нас. Дом большой, – сказала Наталья, – места хватит. Дело тебе найдем. Да что случилось? Опять ревнует? – Нет еще… Алешка усадил маленьких гостей на лавку и показывал им букварь. – Ой, букварь так любят читать! – сказала Одака. – Не оторвешь от букваря. Сашка ведь добрый и всегда шутит. Он такой разговорчивый, говорит на всяком языке, на каждом шутит и даже складывает стихи. – А как же без тебя хозяйство? – спросила бабка Дарья. – Уй, там же полон дом работников. Володька там, он все знает. А я боюсь. А то Сашка потом что-нибудь подумает и меня зарежет. А я ни-че-го плохого не делала. А Сашка все грозит, что будет мне шею резать. «Я тебе, говорит, чики-чики». Говорит, тебя убью и детей убью и себе буду резать горло ножом. Пусть работники сами хозяйничают! Они все такие же, как Сашка. И пусть сами все делают! – Ты не хочешь дома жить? Может, Сашка зря грозится. Мало ли что мужики говорят. – Нет, мама. Это наши – побьют и все! У нас папка палкой нас бил. А Сашка не такой. Если он пригрозит, то так и сделает. Если скажет, то зарежет. – Это он тебя только пугает! – сказала Наталья. – Не так страшен черт, – подтвердила бабка. – Если у тебя, Наталья, нельзя, то я к своей маме уеду. – Почему же нельзя? Вон во дворе старая изба, займи там кухню или горницу. Одеяла тебе дадим. Живи! – Ой, какой ревнивый! А Егор не пошел мыть? – Нет, он остался. Одака удивлялась в душе, что Егор не пошел и отказывается от золота, о котором все так мечтают. – Нынче многие туда поедут. – И лавочники? – Нет, им не сказали. Сашка их не любит. Ой, я так боюсь, так боюсь. – Хочешь, так поезжай к своим. – Там еще хуже. Там толстый Гао пристает ко мне. А сын Гао в городе теперь живет, стал богатый, православный, на русской женился. Я когда девушкой была, они хотели меня в лавку затащить. А Гао-старый тоже плохой был. Он из города приезжал один раз. – Ну так и живи у нас. – Ой, нет, ой, как же можно! Егор пришел с пашни с конем в поводу. Он заметил в глубине двора выстиранные и развешанные на ветру дабовые курточки с серебряными шариками-пуговицами. Из старой избы выбежала Одака и стала кланяться… Однажды к Егору, отдыхавшему в зной на ветру после бороньбы, подошли пятеро мужиков. Они сняли шапки, и старик сказал: – Егору Кондратьевичу. Мы орловские! Опять в доме гости. – Мы вместе с вами из Расеи плыли на плотах, – говорил старик, – до того по Сибири ехали в одно время, еще не знали друг друга. А на реке познакомились. – Как же это ты, Егор Кондратьевич, дома? – спросил прыщеватый мужик. – Дома. – Что же на прииск не идешь? Мы ведь туда собрались. Да узнали по дороге и удивились… Сам открыл, а ходишь с бороной. Народ тянется, а народ что вода… А как без тебя… – Люди дороги не знают, – подтвердил старик. Егор рассказал, куда плыть, но сам ехать наотрез отказался. Орловцы переночевали, запаслись хлебом и отправились дальше. Егор не хотел бросать своего дела, срываться с места. «Пусть дети все начнут сами, – полагал он, – а я подожду, что получится, как будто и нет еще этого золота!»
|